Николай Дитятин - Отступники [СИ]

Каждая новая ступенька его кошмаров была чуть реальнее остальных, а потом он услышал печальную трель губной гармоники и понял, что она настоящая. Вилл схватился за нее как за спасательный трос и пополз вверх из душной бездны. Последние крохи своего забытья он преодолел хрипя от боли, рванулся словно через толщу льда и, наконец-то, открыл глаза.

Вилл, щурясь, глядел на костер, разведенный из грубо поколотых, здоровенных поленьев. Еще и сыроватых, вдобавок. Огонь еле теплился, с трудом облизывая шипящие чурки. Рядом лежало изрядно покромсанное дерево, в которое была воткнута уродливая двусторонняя секира.

Сам Вилл лежал на жесткой шкуре, которой кто-то застелил парковую скамейку. Вокруг царила совершеннейшая тьма, но где-то вдали сияли огни, там двигались неясные силуэты и переливались чуть слышные звуки. Наверху, слишком высоко, чтобы давать свет, висел на чем-то мигающий уличный фонарь. Потом он потух.

Вокруг, в сером сыпучем песке, который больше походил на золу, утопал всевозможный хлам. Какие-то узлы, рваные картины, тряпье, булыжники, посуда, большая клетка и даже сундуки распираемые сокровищами.

Звуки губной гармоники доносились справа. Вилл посмотрел туда и заметил во мраке неясную сгорбленную фигуру.

Тиу-пиу-ту-у-у, — пела гармоника печально, но с тайной надеждой.

Вилла поглотило непривычное, но прекрасное чувство совершенного покоя. Он не хотел, чтобы человек перестал играть, поэтому ничего не сказал, а просто продолжил наблюдать за неуверенными в себе язычками пламени.

Кажется, он задремал. Но как только гармоника смолкла, его глаза снова раскрылись.

Вилл выждал еще минуту, а потом сказал:

— Очень красиво. Кто вы?

Человек не отозвался. Он так и сидел, в недосягаемости дрожащего света костерка. Не шевельнувшись, не сменив позу.

— Мистер? — позвал Вилл.

Тишина.

Вилл приподнялся и подошел к костру. Огонь почти уже зачах, из последних сил царапая неподатливую чурку.

Вилл с неудовольствием покачал головой. Он подошел к стволу дерева и ободрал с него кору. Как следует размял ее, подложил в розоватое сердчишко пламени. Хотел подбросить туда же немного рваных картин, но потом подумал, что человеку с гармоникой этот хлам может быть важен.

Огонь сразу почувствовал себя увереннее. Вилл нерешительно взялся за рукоять секиры. На ум приходила только грыжа кишечника. Тогда Вилл покопался в песке и отыскал небольшой острый топорик. Воодушевленный, он приступил к колке дров. С непривычки кабинетный варвар был не слишком-то ловок. Он по одному вытаскивал паленья из костра и возвращал назад тонкие бруски.

Дела у огня явно пошли лучше. Вилл воткнул топорик в ствол рядом с секирой и сказал:

— Вам стоит запомнить, как это делается, мистер.

Человек не откликнулся и на этот раз.

Окрепший свет добрался до музыканта. Вилл присмотрелся к нему и вздрогнул.

На варвара смотрели выпученные металлические глаза, покрытые облупившейся белой краской. Гармоника застыла перед узкой духовой трубкой.

Это был вырванный из стойки автомат, который можно было встретить в парках и забегаловках Гиганы. Обычно он работал за медный пятачок.

Что ж, я один, — подумал Вилл. — Интересно, что это за место? Неужели я все еще брежу? Но я чувствую себя так, словно спал всю свою жизнь и только сейчас проснулся. Быть может я погиб?

Он припомнил монстра забредшего в Золотую Струю № 13 и его язык, который мелькнул перед глазами и затащил в темноту, в кошмары, бред и лихорадку.

Монстр достал меня, — сообразил Вилл. — Стало быть, я действительно умер. Неужели это и есть загробный мир?

Соленые варвары без обиняков верили в то, что после смерти каждый из них станет чешуйкой на теле кита Марлея, исследователя глубин. Вообще-то у китов нет чешуи. Это знали все Соленые варвары и каждого это немного смущало. Но с традиционными мифами не поспоришь.

И все же у китов нет чешуи.

Именно поэтому Вилл сейчас оказался змей знает где, вместо того, чтобы нормально бороздить морские глубины на теле, скажем, морского карпа. Золотого. Карп не так эпичен, как кит Марлей, но у него, во всяком случае, есть чешуйки!

То, что ему всю загробную бесконечность придется провести в темноте, посреди непонятной пустыни, угнетало Вилла куда больше, чем факт собственной гибели. Оно и понятно: жизнь конечна в любом случае, а вот смерть не ограничена во времени. Готовь сани летом, а о нормальном загробном мире изволь позаботиться до наступления совершеннолетия.

Пожалуй, в этот момент его знаменитая Волевая Безнадега единственный раз позволила себе размякнуть. Все же это была конечная точка безысходности.

Вилл уныло сидел возле костра, как вдруг услышал чьи-то тяжелые шаги. Что-то приближалось к нему со спины, ступая как поставленный на задние ноги гиппопотам.

«Опасность!» — воскликнул инстинкт варвара, вскакивая.

«Это после смерти-то?» — меланхолично осведомился математический инстинкт и устроился поудобнее.

Вилл остался сидеть на месте, но покрылся цыпками.

Мимо него, неуклюже переваливаясь на коротких ногах, проковыляло нечто напоминающее двухметровую черепаху без панциря. Панцирь, строго говоря, был, но оказался сделан из нескольких деревянных распорок и грязноватого гобелена с надписью «Первый, защити!» натянутого поверх каркаса. Все это сооружение, напоминающее туристическую палатку, черепаха носила на веревочных лямках как рюкзак.

Вилл присмотрелся к ней внимательнее. Черепаха передвигалась на задних ногах, вместо передних у нее были длинные, как у обезьяны, руки. В них существо несло туго набитый мешок, сделанный из связанного углами ковра.

Оно взглянуло на Вилла равнодушным черным глазом и село напротив него, по другую сторону костра, положив мешок себе на колени.

Сначала из мешка появился пивной столик. Черепаха внимательно его оглядела, попробовала мощным роговым клювом и установила по правую руку от себя. На него она выставила три пивных кружки, банку маринованных яиц и пару бутылок джинна. Коробочку солонины. Долгое время черепаха вглядывалась в портрет грустной собаки, а потом, ничуть не умилившись, бросила его к остальному хламу. Была еще чья-то шляпа: черепаха нацепила ее на голую бугристую макушку. Последним она извлекла целый ящик сырых сарделек.

Черепаха проглотила сразу три сардельки и задумалась, глядя на бутылки с джинном. В шляпе она выглядела как опустившийся бродячий торговец страховыми полисами.

У Вилла, даром, что он уже умер, от вида сарделек, солонины и яиц потели слюнки. Он не ел, кажется уже целую вечность. Точнее с прошлой жизни.

Черепаха вздохнула и проглотила еще одну сардельку.

— Гм, — попытался Вилл привлечь ее внимание. — Их можно жарить. Будет гораздо вкуснее. Хочешь, научу?