Адам Робертс - Матрица÷Перематрица

Немо видел над собой призрачный мир голографических выхлопных труб, нереальных колес, эфемерных, проносящихся сверху автомобилей. Лицо саднило, плечо болело, мысли мешались. Однако инерция падения придала ему ускорение, и он сумел откатиться подальше, прежде чем неуверенно встать на ноги.

Немо был за пределами потока машин, но только самую малость. В сантиметрах от его груди неслись крылья, дверцы и спойлеры. Он видел четырех адептов на другой стороне улицы: те с досадой смотрели на Клинити, которая прижимала к уху Шмурфеуса телефонную трубку. Ярость на лицах адептов мешалась с недоумением: они явно не могли взять в толк, как ей удался этот прыжок.

С упоением, которое лишь отчасти компенсировало боль в разбитом лице и вывихнутом плече, Немо понял, что адепты его не видят. Он и впрямь Никто!

Яростное недоумение на лице первого адепта сменилось обычной яростной яростью.

— Мистер Эвримен! — заорал он, впервые заметив Немо.

Боковое зеркало проносящегося «Пежо-308» задело Немо левую руку. Удар крутанул его на сто восемьдесят градусов и отбросил к ногам Клинити. Немо упал, сжимая руку и вопя от боли.

Вставая, он увидел, как четыре адепта в ярости таращатся по другую сторону нескончаемого потока машин.

— Ну же, Немо, — торопила Клинити.

— Моя рука, — захныкал он. — Моя левая рука. И правое запястье — я повредил себе запястье этим дурацким пистолетом. И лицо. Ты наступила мне на лицо! Даже разрешения не спросила! Не говоря уже о плече. И я ударился затылком об асфальт…

Тут телефонная трубка прижалась к его уху. Внутри защекотало, и Немо перенесся на «Иеровоам».

Как приятно снова оказаться в реальном мире, оставив все виртуальные увечья в Мак-Матрице!.. И впрямь, когда Клинити и Шмурфеус целые и невредимые встали с кресел, Немо почувствовал, что жизнь действительно хороша.

— Что я говорил, — произнес Шмурфеус своим реальным, не изувеченным ртом. — Я убеждал вас, что он — Никто.

Немо расплылся в улыбке. Он чувствовал себя на вершине блаженства.

— Шмурфеус, — сказала Клинити, — ты был прав. Прости, что усомнилась в тебе. Он и впрямь Никто.

— Конечно, — самодовольно произнес Шмурфеус.

— Все-таки я сумел, да? — сказал Немо. — Фантастика. И как только мне удалось стоять в потоке машин?

— Система не узнала тебя. С точки зрения МакМатрицы ты перестал существовать. Ты поверил, что ты — Никто, и стал им.

— Но ты все-таки меня видела.

— Я, — гордо отвечала Клинити, — не система.

— И все-таки одна машина задела меня зеркалом заднего вида, — напомнил Немо. — Обошлась со мной как с реальным.

— Это случилось в то мгновение, когда адепт тебя узнал. До тех пор он тебя не видел, точно так же как машины не реагировали на твое присутствие. Вот так и должно было получиться вчера. А тут он вдруг тебя увидел — может быть, ты снова начал думать о себе как о личности.

Немо вспомнил свою гордость, свое упоение и промолчал.

— Трудно быть Никем, — чуть сконфуженно произнес он после паузы.

— И все-таки тебе многое удалось, — весело сказала Клинити. — Несколько секунд никтошества в критический момент. Прости, что сорвалась и наорала на тебя.

— Ничего, — сказал Немо с замиранием сердца, — не переживай. Знаешь? Может, то, что ты на меня наорала, стало катализатором и спасло нас всех. Твоя вспышка не оставила от моего самомнения мокрого места и помогла мне почувствовать себя Никем. Я вот еще что скажу, — добавил он. — Ораковина уверяла, будто мне придется выбирать между своей смертью и смертью Шмурфеуса, но ведь она ошиблась! Мы спасли Шмурфеуса, и я не погиб! — Его разбирал смех.

Клинити подошла и легонько поцеловала Немо в губы.

Глаза у Немо вылезли из орбит. Сердце расцвело, как хризантема в учебном фильме, где она за минуту превращается из бутона в букет. Жизнь внутри забила ключом — поцелуй ее разбудил.

— Клинити, — сказал он, не обращая внимания на стоящих рядом Шмурфеуса и Тренька, — я тебя люблю. Будешь ли ты моей?

Наступила недолгая пауза.

— Ой, — сказала Клинити почти нежно, — конечно, нет, Немо. — Она снова, еще легче, коснулась губами его губ. — Конечно, нет. Никогда. Прости.

— Ой, — выговорил Немо, чувствуя, как улыбка мокрой кляксой сползает с его лица. — Ой. Ясно.

— Прости, Немо, — сказала Клинити, отходя.

— Все нормально, — ответил Немо. — Это ты меня прости. Да я и не особо расстроился. — Тут глаза его налились слезами. Он чувствовал, как ток жизни в груди замирает; каждый удар сердца словно вколачивал гвоздь в крышку гроба.

— Держись, приятель, — скорбно произнес Треньк.

— Все отлично, — выдавил Немо. — Честное слово.

Однако это была наглая ложь.

— Ладно, — сказал Шмурфеус. — Давайте приведем в порядок летающую подводную лодку. Потом поедим. И после подумаем, как нам лучше использовать наше новое секретное оружие: Никого.

— Отлично, — слабым голосом проговорил Немо.

«Иеровоам» грохотал по веткам старого метро мимо безупречно чистых, но пустых станций. Немо сидел у окна и смотрел наружу. За стеклом проносились закопченные стены туннелей, опутанные змеями кабелей и тросов. На какую-то захватывающую дух минуту поезд выехал на поверхность, и Немо увидел закатное небо. Он всмотрелся внимательней: огромный алый диск отражался в окнах небоскребов; ни одно не было разбито, ни одного пропущенного квадратика в сияющей мозаике света. Странно. Они в далеком будущем — неизвестно даже, насколько далеком, — а здания стоят целехонькие.

Багровый свет исполинского солнца не резал глаза. Немо долго смотрел на него. Потом «Иеровоам» со свистом влетел в туннель, и окна вновь потемнели.

Однако для Немо жизнь была кончена. Искусственная жизнерадостность Шмурфеуса, Клинити и Тренька заставляла его еще острее ощущать собственные страдания. Всякий раз при виде Клинити он краснел, как томатная паста. Это было ужасно. Мало того что его отвергли — даже если бы Немо мог забиться в какую-нибудь жалкую щель и лежать в тоскливом одиночестве, скрашиваемом лишь бутылкой дешевого бренди, и соленый немереный океан отделял бы его от прекрасной и недоступной женщины, даже тогда ему было бы в высшей степени хреново. Однако еще хуже было встречаться с Клинити каждый день, говорить ей «привет» и «пока», улыбаться, когда все улыбаются, и таить терзания внутри.

Клинити, пытаясь проявить доброту, только усугубляла его муки.

— Ты как? — спросила она на следующий день после того, как разбила его сердце вдребезги и поплясала на осколках.

— Отлично! — улыбаясь, ответил Немо. — Превосходно! Суперски! Лучше не бывает! Правда.