Адам Робертс - Матрица÷Перематрица

— А вы ей кто? Телохранитель? Слуга?

Человек улыбнулся и вошел в дверь. Немо шагнул следом и тут же вздрогнул от громкого, отчетливо женского вопля. Ораковина, с несвойственной ее возрасту живостью, выпрыгнула из-за двери и грациозным каратистским ударом лягнула вежливого господина в голову. Тот опрокинулся назад, перевернулся в падении, вскочил и принял каратистскую стойку.

Немо остолбенело наблюдал, как Ораковина двинула его слева, двинула справа и наконец звезданула так, что он перелетел через деревянную скамейку и остался лежать без движения.

— Много лучше, Като, — снисходительно заметила она. — Ты раз от раза растешь. Рефлексы заметно улучшились.

Впечатанное в асфальт тело простонало что-то вроде: «Спасибо, мэм».

— Зачем вы так? — спросил Немо, подходя. — Вышибли из бедняги дух. Я думал, он — ваш слуга. Это что, переодетый враг?

Ораковина закрыла за Немо дверь.

— Враг? Нет, конечно. О Като не беспокойтесь. Это у нас вроде игры. Своего рода тренировка. МакМатрица в последнее время стала опасным местом — на улицу выйти страшно. Это вроде школы — помогает развить реакцию.

— Уж больно суровая школа.

— Ты, наверное, — сказала Ораковина, — единственный в наши дни, кто не видел мультфильмов про розовую пантеру.

— У меня аллергия на розовый цвет, — сказал Немо, — сразу крапивница высыпает.

— Ну что ж, — сказала Ораковина, улыбаясь, — садись, садись.

Еще раз оглянувшись на стонущего Като, Немо опустился на скамейку. Это и впрямь был школьный дворик — забетонированная площадка между тремя высокими стенами. На противоположных стенах были нарисованы низкие воротца, а на бетоне перед ними — полукруги для вратарей, однако краска уже почти стерлась. За проволочной сеткой Немо видел пустой отрезок дороги, а на другой стороне — магазин уцененных диванов. Голуби клевали крошки от школьных завтраков. Дверь, через которую они вошли, оказалась парадным входом высокого кирпичного дома. Во дворе никого не было, кроме самого Немо, Ораковины и все еще постанывающего Като.

— Ну вот, — сказал Немо.

— Вот, — согласилась Ораковина.

Наступила неловкая пауза.

— Итак. — Немо прочистил горло. — Как поживаете?

— Хорошо, — ответила Ораковина.

— Очень рад, — сказал Немо.

Снова наступила неловкая пауза.

— Ты зачем-то хотел меня видеть? — спросила наконец Ораковина.

— Ну, — проговорил Немо, ерзая на скамейке. — Дело в том… собственно… хм… Вы сказали, что я — не Никто.

Ораковина кивнула.

— Я не то чтобы в претензии, — продолжал Немо, — но вроде бы как выяснилось, что я все-таки Никто. Я стоял в потоке «Пежо-308», и меня даже не задело. Очень странное ощущение.

— Поздравляю, — с довольным видом произнесла Ораковина.

Немо разозлился.

— Послушайте, я уже сказал, что не в претензии. Только вы определенно уверяли, что я — не. А я — да. Очень даже. Кроме того, вы говорили — я отчетливо помню, — что возникнет ситуация, в которой мне придется выбирать между смертью Шмурфеуса и моей собственной. Передо мной, мол, встанет выбор: либо Шмурфеус умрет, а я останусь жив, либо я погибну, зато спасу Шмурфеуса.

— И?

— И я по-прежнему жив!

— Ты недоволен?

— Доволен, — кивнул Немо. — Просто я сомневаюсь в точности ваших пророчеств. Вроде бы вы должны знать будущее. А то, что вы говорите, не сбывается.

— Разве?

Немо прижал обе ладони к груди, что на его собственном, только что изобретенном языке жестов означало: «Разумеется, не сбывается. Ведь я еще жив!»

— Ты пересек реку автомобилей, — сказала Ораковина, — и вернулся в реальный мир.

— И не умер. И Шмурфеус тоже, вот я о чем. Вы сказали, что один из нас умрет, а мы оба живы.

— Тогда ответь мне, что случилось, когда ты открыл Клинити свои чувства?

Немо помолчал.

— Это не считается.

— Разве ты не умер в каком-то смысле?

Немо вскипел, по крайней мере забулькал от волнения.

— Это жульничество. Вы не говорили, что я умру в метафорическом смысле от разочарования в любви; вы сказали, что я просто умру. Не «умру внутренне», а умру по-настоящему. Напугали меня до дрожи в коленках. Честное слово.

Ораковина взирала на него с прежней безмятежностью.

— Я не могу повлиять на то, как ты трактуешь мои слова. Нужно внимательнее слушать прорицательницу, если намерен следовать ее советам. Читать между строк. Неужто ты ни разу не видел «Макбета»?

— Вы хотите сказать, что сознательно сбивали меня с толку? — сказал Немо, злясь все сильнее.

— Ничуть. Я играю в игру. Таковы ее правила.

— Игру?

— Так говорят знаменитости: политики, кинозвезды, известные люди. Ты когда-нибудь слышал, чтобы политик, кинозвезда или просто известный человек прямо ответил на вопрос? Разумеется, нет. И я объясню почему: потому что сама идея славы построена на обмане. Знаменитость — это тот, кто не хочет видеть фундаментальную истину: что он ничего не значит. Никто ничего не значит. Все существуют, никто не имеет цены. Когда-нибудь солнце взорвется и поглотит землю. Когда-нибудь вселенная умрет холодной смертью. И что будут тогда значить знаменитости? Ничего. Чтобы чувствовать себя знаменитостью, необходимо уходить от истины, не то она разъест твою славу. Отсюда уклончивость в речи.

— Насчет политиков, — осторожно сказал Немо, — это верно. Но насчет знаменитостей в целом? Неужто они такие уклончивые? Я не убежден.

Ораковина издала смешок — как будто столкнулись два бильярдные шара.

— Они говорят: «Мы безумно друг друга любим, я ношу на шее флакончик с кровью любимой как символ нашей неразделимости», а через три месяца у них обоих новые романы. Они говорят: «Огромное удовольствие — работать с X», а сами думают: «Я ненавижу его, он затмевает меня, хоть бы он сдох!». Они говорят: «Перед тем, как получить эту награду, я хотел бы поблагодарить таких-то и таких-то», но значит это: «Я! Я! Это моя слава!»

— Я правда… — раздражение Немо сменилось жалобной мольбой, — правда не понимаю. Нельзя ли просто объяснить мне, что происходит? И вообще, кто вы?

— Кто я? — мило переспросила Ораковина. — А ты как думаешь?

— Думаю, что вы из тех, кто никогда не отвечает на вопрос ответом, если может ответить другим вопросом.

Она кивнула.

— И?

— Думаю, что вы — программа. Не человек, а один из ВМРов.

— Почти верно, — сказала Ораковина, по-прежнему улыбаясь. — Я стою между двух миров. Я — связующее звено, через которое они могут дотянуться один до другого.

— Ясно, — протянул Немо и, помолчав, добавил: — И что это означает?

— Что я могу тебе помочь. Хочешь знать, как победить ВМРов и спасти Сион-лейн?

— Ну конечно, — сказал Немо. — Хотя…

— Хотя?

— Ну, я правда очень хотел бы… ну, что вы сказали. Спасти человечество, положить конец войне и все такое. И в то же время…