Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Трактир «Три Пескаря»

Сurrent mood: decisive/решительное

Сurrent music: Ludwig van Beethoven — 5. Sinfonie (c-Moll, Opus 67), Allegro con brio

Баз

злость!

был

весь -

злость!

весь -

гнев,

Гнев!

весь -

ГНЕВ!

мрак.

Иль — нет. Что — злость, что — мрак? А, так. Всё — вздор. Лишь гнев прав.

Гневом и был он весь, кот — кипящим гнев-гневом,

он фонтанировал им, был им полн, как

— накатываясь, клубясь — полна наползающая чёрная туча

страшными злыми громами.

Кот гневался на:

— на Алису, которая зачем-то пришла подслушивать;

— ещё раз на Алису, не умеющую тихариться;

— на крокозитропа, который имел бестактность это заметить;

— на себя;

— ещё раз на крокозитропа, который всё понял и начал бессовестно язвить и вообще;

— опять на себя, ибо как дурак себя повёл;

— на весь этот мир;

— и ещё раз на Алису.

Вообще-то гнев — плохой советчик. Сейчас он советовал коту бросить всех — и особенно лису! — и уйти куда глаза глядят. Лучше всего на Зону, даже не дожидаясь полуночи {184} .

Потом бы он, наверное, об этом очень сильно пожалел. Но не пришлось: кота отвлекло то чувство, которое способно остановить перо в руке гения, заставить встать из-за накрытого стола, полного яств, прервать на середине любое, самое возвышенное рассуждение {185} . А именно — отрыжка.

Базилио с опозданием понял, что переоценил возможности своего форсированного желудка. Столько жрать всё-таки не следовало. Кота буквально распирало от газов.

Однако, как ни тяжела отрыжка физически, на нраственное состояние субъекта она оказывает влияние дисциплинирующее. Знай же, почтенный читатель — ах да, мы же на «вы»! — так знайте ж, батенька , что именно отрыжка всего более утишает и угашает гнев. Не сравнится с ней в этом отношении ни икота, ни ломотьё в пояснице, ни даже ревматический приступ. Именно отрыжка как-то особенно несовместима с гневом. Возможно, дело в эстетике. Пылать гневом и при этом рыгать — есть в этом что-то смешное и жалкое, а никому не хочется выглядеть смешным и жалким, даже в собственных глазах.

Так что кот, пытаясь сдержать газы, устремился всё ж не прочь из помещения, а просто в туалет. Как то и подобает чистоплотному и уважающему себя существу.

Туалет оказался заперт. Причём заперт надёжно: на двери висел замок. Желание рыгнуть стало нестерпимым, до боли. Кот на всякий случай дёрнул соседнюю дверцу — и в глаза ударил свет: там горела лампочка. Прикрутив чувствительность оптики, кот увидел опрятное, ухоженное помещеньице с приступочкой и дыркой в доске. Назначение его было более чем очевидно.

Баз бухнул дверью и от души прорыгался. Потом решил, раз уж он здесь, сделать все прочие дела. И заодно подумать.

Сидя над дырой в позе орла, кот чувствовал, как гнев перегорает в досаду. Всё получилось ужасно глупо. Никто не хотел ничего плохого, а вышла какая-то хрень.

Базилио решил пойти к крокозитропу и поговорить с ним как разумное существо с разумным существом. Да, разумные существа иногда ведут себя по-дурацки. Но он попробует объяснить…

Тем временем сидение над дырой дало результат. Кое-что полетело вниз.

Кот искал глазами тряпку или бумажку {186} , как вдруг прямо из-под задницы послышался тихий голос:

— Как-то кисло, Базилио… Объелся ты сегодня лишнего…

Баз аж подпрыгнул — встал на ноги — поднял очки, чтобы выкрутить оптику на максимум — и заглянул в дыру.

То, что он там увидел, поразило его. Настолько, что он в полный голос заорал:

— Септимий, ты? Какого хера?!

Да! Под дырой была освещённая яма, в которой стояла — а точнее, была вкопана — знакомая коту серебристая чаша. Она, правда, подросла за это время, но это была точно она.

— Т-с-с-с, — донеслось из чаши. — Не пали меня плиз! Мариус не знает, что я Септимием была. Узнает — житья не даст. Издеваться будет, гадость какую-нибудь насыплет. Тут выдра местная помои в меня вылила. С каким-то моющим средством. Я чуть не померла, вот те Дочь, еле жива осталась…

— Ты как сюда попал? — спросил кот уже тише.

— Долго рассказывать, — отозвалась чаша после непродолжительного молчания. — В общем-то, по дурости. Хамить не надо было по… в общем, хамить не надо было. Но если тебе интересно…

Ничего не берётся из ничего и не уходит в никуда. Это закон Ломоносова-Лавуазье! И выше бери! — это самой жизни закон!

Поэтому он в полной мере относится и к предприятиям массового обслуживания, в число которых входят и едальные заведения.

«Три пескаря» нуждались в 1) электричестве, 2) воде, 3) продуктах питания (в основном в виде полуфабрикатов). Разумеется, это было далеко не всё — периодически требовалось ещё всякое разное, от лампочек до посуды. Но упомянутые выше сущности — энергия, вода, жрачка — нужны были постоянно и ежедневно.

С энергией проблем не было: «Пескари» стояли на единственной в округе точке регулярного зацепления с Оковой {187} . Воду брали из колодца. Еду покупали — буквально за гроши — у окрестных крестьян {188} , соль и специи — у захожих офеней.

Проблема была в том, куда девать отходы — начиная от объедков и кончая естественными отправлениями гостей. Потому что никаких золотарей на местности отродясь не водилось.

Во времена «Щщей» эта проблема решалась так. Все отходы оказывались в выгребной яме. Где-то раз в два месяца в яму кидали «бусину» для дезинфекции, а через пару часов — редкий артефакт «ротфронт», превращавший содержимое ямы в буроватые цилиндрики, сладкие на вкус. Их разбирали бродячие торговцы-офени и потом продавали под видом соевых батончиков.

«Ротфронтами» заведение раньше снабжал Болотный Доктор. После его отречения от «Щщей» выяснилось, что яма стала проблемой. Попытки жирафчика приобрести нужные артефакты у знакомых сталкеров успехом не увенчались: те обнаглели и стали требовать за всё сумасшедших денег.

Мариус кинулся в ноги нюфнюфу, моля его чем-нибудь пособить — ну хотя бы периодически приводить золотарей из Гиен-аула. Нюфнюф долго кочевряжился, но в конце концов осознал, что решение туалетной проблемы в его же интересах. Золотарей он никаких звать не стал, а притащил с Железного Двора трипиздотрон. Это древнее устройство неясного назначения разлагало любую органику {189} до воды, углекислого газа и какого-то порошка, напоминающего костную муку. Раньше прибор использовали для маналул, но полковник Барсуков такую практику отменил как чрезмерно гуманную — в трипиздотронном поле наказуемый помирал хоть и мучительно, но быстро, минут за пять-десять. Так что прибор валялся на складе, пока нюфнюф не наложил на него лапу.