Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

— Whippoorwill in the willow…

— еврейский чип в голове Карабаса всё-таки проснулся, выдал несколько предупреждений…

— Whippoorwill in the willow…

…но они были ни к чему, совсем ни к чему, ведь он ничего не делал, совсем ничего не делал, он даже не думал о том, что делает что-то плохое, запрещённое? — нет-нет-чтовы-чтовы…

…sings a sweet melody…

(…sweet, sweet, sweet melody…)

…Riding to Amarillo…

Амарилло? — это где — Амарилло? это где-то на юге…

…my three good companions -

— just my rifle, pony and me…

.

— Your rifle, — прошептала Львика и провела по нему языком.

.

Ева фыркнула, потянулась и открыла глаза. Недоумённо проморгалась, открыла снова.

— Ой, — сказала она. — Чем это вы тут занимаетесь?

4 января 313 года о. Х. День.

Город Дураков, Большая Никитская, 54. Собственная резиденция б/у Ракалия {304} Паскудника. Второй этаж. Библиотека.

Сurrent mood: sore/нездоровое

Сurrent music: Russ Conway — Lesson One

Арлекин лежал на — а точнее, в — пышно взбитой перине, читал от скуки заветную пьеску Мариво и мечтал о любви.

Разумеется, о любви мечтал он плотской. К тому же — противоестественной. Увы! Не всё коту маслице {305} ! За истёкшие сутки в Арлекина не входило ничего, кроме противовоспалительной ректальной свечки. Неистовство страстей сгубило его заднюю дырку, да. Вечно растянутая, вечно натёртая, она не вынесла педведьей шишки. И пошла трещинами. Они адски болели, особенно в области задней спайки.

Пьеска быстро надоела. Капризный и недовольный, Арлекин кинул книжку в угол и принялся рассматривать лепнину на потолке. Да-с, лепнину! Ибо нынешний арлекинов полюбовник, педобир-расстрига Ракалий Паскудник, жил в роскоши. И вовсе не пошлой {306} , а местами даже изысканной. Ракалий любил рококо, и его особняк на Большой Никитской был устроен, украшен и обставлен в лучших традициях этого стиля. Хотя кое-где он перегибал палку. Например, маскарон-картуш на фасаде особняка — с мордою самого Ракалия, имеющего в устах вместо языка иной предмет — некоторые считали не вполне изящным. Зато в нём был намёк. В юности Паскудник был ризничим у самого Великого Ёпрста Апостасия Простатика. Тот его любил и называл «сладкоустом» — нетрудно понять, почему. Близость к телу владыки Ракалий успешно монетизировал: сразу же после смерти Апостасия он обчистил его ризницу. Причём спрятал ценности так ловко, что их не смогли найти лучшие эмпаты Вондерленда. Сам же Ракалий сбежал в Директорию. Педобирам пришлось вступить в переговоры и выкупать сокровища. Полученные таким способом средства Ракалий вложил в разные бизнесы, c которых и кормился.

При всём при том Ракалий был не таким уж плохим по жизни. Например, порвав Арлекину жопу, он не выгнал его, а оставил у себя и даже заботился. А до того — показал себя страстным и нежным любовником. Даже размерчик его был вполне терпим и даже приятен. Но — до поры до времени. Увы, намедни у педведа на том самом месте выскочила здоровенная шишка, которая и стала причиной катастрофы.

Кроме боли в заду, Арлекин страдал ещё и от одиночества. Прислуга б/у Ракалия за последние дни разбежалась кто куда, всё из-за всё той же растреклятой шишки. Последним удрал повар, не дождавшись даже получки. Ракалий это откомментировал в своей манере — «узенькие все какие-то стали, вот раньше всё нормально было». Однако теперь ему вместо нормального завтрака приходилось пить горячий шоколад. Обзаведение новой прислугой он отложил до того, как шишка пройдёт. В том, что это случится, он почему-то не сомневался.

Внезапно из обеденной залы раздался тяжёлый рык. Полный боли и гнева.

Если бы Арлекин, — как верный, хоть и случайный, спутник и возлюбленный педобира, — помчался бы в столовую, то узнал бы и причину. Неповоротливый Ракалий, полдничая, пролил горячий шоколад себе на яички. Шоколада было много, причинённое им страдание — ещё больше. Ыррр! Ыррр! Ыыыыррр!

Но Арлекин не обратил на этот ыррр мало внимания — хотя и понял, что Паскуднику больно. У него не было настроения сочувствовать и хлопотать. Боль и скука совершенно подавили в нём сострадание и милосердие. Каковых и до того в нём не особо-то богато было.

Всё, что сделал Арле в таких чрезвычайных обстоятельствах — так это переключился с созерцания лепнины на разглядывание ножек антикварного столика у окна.

Тем временем несчастный Ракалий, матерясь и покряхтывая от боли, вызвал бэтменом «скорую». Скорая не то чтобы примчалась мухой, но доехала довольно быстро. Докторишки-бурундучки осмотрели пострадавшие яички и помазали их чем-то противоожоговым и болеутоляющим. Заодно осмотрели и шишку на члене. Обратили внимание на лепнину, позолоту и антикварную мебель. И порекомендовали немедленную госпитализацию {307} . Правда, карета «скорой» была запряжена одвуконь, а клиент был весьма массивен. Пришлось подгонять пару свободных першеронов и запрягаться гуськом. Но всё это было проделано довольно споро, и Паскудник отправился на излечение.

Арлекина наблюдал за всей этой суетой из окна. Она его несколько развлекла, но карета умчалась, и маленький педрилка остался наедине с болящей жопой и зелёной тоской.

Поискав себе занятия и не найдя такового, Арлекин направился к буфету, спрятанному среди книжных шкафов (Ракалий разместил Арле в библиотеке). В буфет он и раньше заглядывал. И видел там вазу с солёными орешками. Она оказалась на месте. Тогда он пошёл в малую кладовку и взял там бутылку хемульского черносмородинного вина. Каковую и выжрал в одно рыло, заедая орешками. Закончив с этим, он решил поспать ещё.

Проснулся он часа через полтора от посторонней мысли. В смысле — чужой.

Арлекин не был настоящим телепатом — так, эмо-детектором второй категории. На практике это значило, что он умел воспринимать только чужие эмоции, причём достаточно сильные. Хорошо развит у него были лишь гей-дар, то бишь способность находить пидарасов. Но сейчас он был в идеальном состоянии для телепатического приёма — расслаблен, в полусне, с расфокусированным вниманием. Так что течение чужих мыслей он улавливал вполне отчётливо.