Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Он даже подумал было, что и никчёмные существа всё-таки могут быть полезными. Хотя бы случайно.

Разумеется, это была глупая мысль. И не просто глупая, а ошибочная в корне.

Не исключено, что 30 декабря 312 года о. Х., хотя, может, уже и тридцать первое. Времени суток не наблюдалось.

Страна Дураков, Зона, Поле Чудес.

Сurrent mood: smart/втыкательное

Сurrent music: см. выше

Бил барабан и зудела военная флейта.

На площади маршировали уланы, гусары и янычары. Они совершали эволюции, задирая хвосты и — перестраиваясь! — превращаясь друг в друга. Некоторые ныряли в фонтаны и выплёскивались из них преображёнными, обычно в наяд — аппетитных, крупных, задиристых. И в лягушечек тоже они обращались — и лопотали по-лягушачьи: «то ли ещё будет, ке-ке-ке».

Во всём этом была и какая-то логика, и высший смысл какой-то, и захватывающее что-то. Хотелось бесконечно созерцать их телодвижения. Но ещё больше хотелось взять да и бросить пакет кефира в самую их серёдку, чтоб грохнуло-брызнуло и всех обдало типа как малафьёй. То-то они зашкварятся! — думал Базилио.

Услыхав его мысли, марширующие со свистом переложились в поняш военных профессий: уланей, гусарыней и понных пионерок. Им-то никакая малафья была не в зашквар, по причине принадлежности и ввиду стремления. В помощь выскочили экзальтированные кекелки в боа из петушиных перьев — как со спектакля провинциального драмкружка. Проросло также много радиолярий и огромная кастрюля с сухими макаронами, которые немедля загорелись {312} . Произошло та кже всё мно о других ад остн ы гор г, но го, да! чему к со ес р в быти вать и то не про чи т? Остал ся преж ним рые толь ко старый полковник, чья левая нога была генеральша, а правая — губернаторша. Он кружился, пока не рассыпался на множество мелких шмелей. Те дружно взжужжали, наполняя военную песню улётным гулом славы. Кот прямо-таки заслушался, рот разинув.

— Ученик на третьей парте в первом ряду! Вы чем там заняты? — раздался скрипучий голос крокозитропа.

Базилио, застуканный за ротозейством, тут же перевёл испуганный взгляд на чернильницу-непроливайку, символ хуйзнаетчего.

— При таком отношении к учёбе вы ничему не научитесь! — проскрипел Розан Васильевич.

Он стоял у школьной доски, весь мёртвый и измазанный белым. В одной руке у него был мелок, в другой указка, в третьей — тряпка. Базилио ужасно хотелось пришлёпнуть ему сверху кепку-аэродром. Непонятно, правда, на чём бы он мог держаться. Может быть, на толстой густой сверху-оранжевой трубе, -

а если подпереть её ещё и синей? А самому при этом сидеть на скамейке и читать старинную книгу о трёх мушкетёрах и спящей красавице? Вырывая каждую прочитанную страницу и делая из неё кораблик для вешних вод?

— Вы опять не о том думаете! — крокозитроп поднял указку с таким грозным видом, будто намеревался немедля обломать её о котовью спину.

— Ну Розан Васильевич, — заныл Базилио, — ну я же это самое… я учил… ну забыл…

— Во дурак! — захихикала Мальвина за спиной и бросила в кота бумажный самолётик.

— Курам насмех! — зашипел из угла Карабас и плюнул в него жёвой из трубочки.

Ну конечно же, Базилио понимал, что никакая это не Мальвина и не Карабас, а Белая и Чёрная Королевы, заявившиеся сюда подслушивать и подглядывать. Всё остальное, включая поней, кекелок и чернильницу, было и вовсе недействительными. Кое-какой реальностью обладал только крокозитроп. Но и у него она кончалась вместе с терпени ем, ос обе но ил и сейч ас туп, вообще ажал нно ик по зор когда е го уч изо бр из с ен е бя ли цо — и ещё академически.

— У меня никогда не было такого рассеянного, ленивого и неспособного ученика, как вы! — повысил голос Розан Васильевич. — А ну-ка к доске! Посмотрим, что вы усвоили!

Кот, свесив хвост, поплёлся отвечать.

— Итак, начнём с начала, — приступил крокозитроп. — Какое условие Творец наложил на Вселенную, без чего она не могла бы существовать?

Базилио почесал затылок. Как ни странно, это помогло: он что-то начал вспоминать.

— Возможность существования устойчивых объектов, — сказал он. — Математически это выражается как возможность локального равенства объекта самому себе. А равно А. Но это не сделало мир конечным. Это придало ему устойчивость, достаточную, чтобы начать… — кот забыл, что именно начать, и замолчал.

— Объект равен себе — это дефиниция объекта, — напомнил крокозитроп. — Но в целом верно. Теперь: опишите коллапс высшего мира до нашего.

— София Эпинойя, младшая… — начал было кот, но крокозитроп его прервал.

— Мы сейчас не историю вопроса обсуждаем! Напишите формулу! Во что была сколлапсирована реальность? Нижнее граничное условие!

Тут у кота в голове затанцевали математические символы, ему вполне неизвестные. Извивались какие-то линии; лучи пронзали многомерные тела; просвистели мимо слова «аурум-теорема» и «аргентум-теорема»; что-то отображалось на собственное подмножество неведомо как; операция композиции не всегда была ассоциативна; гиперморфизмы интерферировали в покрывающем поле значений, а инициалы обращались в терминальные группы; но вся эта дикая пляска постепенно свёртывалась конусом, кульком, на самом дне которого лежало что-то очень простое.

Кот решительно взял мел и вывел на доске:

— Очень интересно, — крокозитроп высунул глаз и уставился на Базилио. — И что это всё значит?

Базилио снова почесал в затылке. На этот раз не помогло: саму-то формулу кот помнил, а вот смысл её — не очень.

— Это что-то с пространством связано, с измерениями… — начал было он, пытаясь хоть как-то выиграть время.

— Хрен бы с ними! Время! Структура времени! — вскричал крокозитроп и тут же затормозил в переулке: а что ему ещё оставалось делать? Поднялась пыль и скрыла всю картину.

Кот подумал, что это правильно. Стоило бы вообще объявить большую перемену и прогуляться до пустыря и обратно. Как приятно и забавно было бы предаться неге — то бишь бессмысленно бродить по кривым пыльным улочкам, лениво заваливающимися то на правый, то на левый бок. Смотреть на серые доски заборов, нагретые солнцем до того, что на них уже не решались присесть мухи -

— и ах, иногда лишь, притронувшись к ним случайно, отскакивали, обиженно жужжа и на мгновение оставляя за собой крохотную оспинку тени, тут же заживающую на солнце солнце солнц е со л н н це це.