Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Тут он внезапно выпучил глаза и захрипел: это Карабас, ознакомившись с содержимым его башки, передавил ему дыхалку.

— Они её похитили. Туда, — быстро проговорил он, показывая на занавешенный угол зала. И бросился первым.

Там оказалась лестница, ведущая на второй этаж.

Верхняя комната была тёмной и неуютной. Окно закрывала простыня, сквозь которую едва-едва пробивались солнечные лучи. Остро пахло нашатырным спиртом, ландышевыми каплями и кровью.

Среди поломанной мебели на джутовом матрасе лежала Ева. На голове у неё был полотняный мешок со свисающими тесёмочками, передние ноги замотаны верёвкой, А рядом с ней пристроился белый, как лунь, старик-упырь. Кровососущий орган его находился у поняши под хвостом.

Услышав шум, старик жидко хлюпнул кровососью и оглянулся. Увидел Лэсси с открытой пастью, надвигающегося Карабаса, и в ужасе заголосил на упырином:

— Ни! Ни! Я ничого не робыв! Всього лише килька крапель! Килька крапель!

Карабас склонился над Евой. Она была жива, ровно дышала — но спала.

— Что вы ей дали? — почти спокойно спросил раввин. Но в голосе у него было что-то такое, что старый упырь забился в угол и сказал что-то вроде «ва-ва-ва». Раввин, однако ж, понял — поскольку смотрел сквозь голову.

— Снотворное, — сказал он. — Какой-то новый препарат. Думает, что антидота к нему нет.

— Это мы ещё посмотрим, — сквозь зубы сказала Лэсси, освобождая Еву от пут.

Львика, с трудом забравшаяся по узкой лесенке, очумело вертела головой.

— Что они с ней сделали? — наконец, спросила она.

— Усыпили. Гурман хуев, — зло, но уже без ярости ответил раввин, кивая на съёжившегося старикашку. — Еву отнесём вниз, а там разберёмся с этими гавриками.

Насчёт «отнесём» Карабас погорячился. Спящая поняша дёргалась, мумукала и лягалась. В конце концов раввин взял Еву на руки и осторожно спустился на первый этаж. Львика и Лэсси спустились следом, гоня перед собой дедушку-упыря.

На первом этаже молодой смог продышаться и прийти в себя. Он сидел на полу, массируя горло. Маммилярия орала и требовала, чтобы он немедленно вызвал полицию. Карабас взял горшок с болтливым растением и метнул его в угол. Горшок разбился, кактус тоже поломался. Зато стало тихо.

— Рассказывайте всё, тварюки суклатыжие, — сказал раввин, выкручивая старику щупло. Молодого он просто отоварил по рёбрам.

Упыри разрыдались и заговорили.

Выяснилось следующее. Аптекарская семейка, помимо легального бизнеса, занималась ещё и тайным. А именно — выполняла заказы разного рода кровососущих существ. Кровь упыри добывали из клиентов аптеки, под видом экспресс-анализов и целебных кровопусканий. Основными покупателями были инсекты, нетопыри, зяблики и росянки. В «Кiшке» можно было заказать и получить практически всё — начиная от венозной крови отарка и кончая менстрой юной профурсетки. Дело было только в деньгах и времени.

Менструальная кровь особенно ценилась. Ароматная, тёмная, несвёртывающаяся, богатая ферментами жидкость считалась среди кровососов редким деликатесом. Продавали её чуть ли не по каплям. Неудивительно, что по этой тематике упыри специализировались особо. При этом владелец заведения и сам обожал менструальные выделения — по каковой причине охотно лечил самок от чрезмерных кровоизлияний старым народным методом отсасывания. Некоторым даже нравилось.

Когда в магазин пришла Ева, старый хрыч чуть с ума не сошёл — так волшебно от неё пахло. В другое время он бы её, наверное, как-нибудь уговорил. Но Писториус была в очень дурном настроении и никакие намёки на «старые народные методы» на неё не действовали. Старик аж заколдобился и угорел по ней. И пошёл на преступление. Не в силах расстаться с источником волшебного нектара, старик заварил ей успокаивающего чая, в который вбухал ядрёную дозу новомодного снотворного. Дозу он не рассчитал. Но не сильно огорчился, а понёс лошадку наверх — посасывать её писечку. Что будет, когда Ева проснётся — или когда её найдут — он даже и не подумал, настолько его пропёрло.

— Ну зрозумийте ж, — убеждал он Карабаса, потрясая кровососью. — Якый дивный напой! Скильки млости! Яка консистенция! Який же колир! Я ж тонций поциновувач! Я б николи соби не пробачыв бы! Який аромат! Який смак! Це неописуемо!

Карабас слушал эти излияния без сочувствия. Старик со своими восторгами был жалок, смешон и некошерен. К тому же он посягнул на любимое Карабасом существо. Он переглянулся с Лэсси и обменялся с ней парой мыслей. После чего встал и сказал, что они с Львикой сейчас привезут спящую поняшу на Пятницкую, а там будут ждать, пока она проснётся.

На прощание он пожелал черепашке приятного аппетита.

Львика отправилась по делам. Вернувшись — уже затемно — она обнаружила Карабаса, устроившегося на полу возле спящей Евы и тихонько подрёмывающего. Пейсы свисали на грудь, из бороды раздавалось побулькивание — такое, какое бывает, когда крупный мужчина спит в неудобной позе.

«Бедненький» — невольно подумалось Львике.

Воистину, страшна женская жалость, даже невольная! И более того, невольная — она самая опасная! Опасаются её даже ангелы ада, не говоря уже о всех прочих — в том числе богомолах, коацерватах, нейронах, лептонах, заебонах и мунафиках, а также и всяких прочих разных {301} . Ибо всё сущее ведает: сначала баба тебя жалеет, потом кормит, потом обогревает, потом поебушечки, а потом у тебя трое детей, ипотека и холодный борщ вместо стейка и компот вместо бургундского. А крыла твои ангельские аккуратно ампутированы, ощипаны и намертво вмаринованы в известковый уксус. Ах! — для того ли ты жил? Ой что? Не для того, говоришь теперь ты? Вот то-то и оно-то! И это ведь ещё не самый плохой вариант! А в плохом варианте — ты лежишь с разбитым черепом в какой-нибудь канаве, а твои мёртвые глаза кто-нибудь да выклёвывает. Или выедает.

Ну сами посудите, батенька (это, если помните, я так обращаюсь к почтенному читателю, ежели он не дама — а ежели вдруг дама, то см. примечание к Действию Одиннадцатому Второго Тома данного сочинения) — сколько есть тому примеров!

Вот, например, британский рыцарь и сэр Ланцелот Озёрный. Был он рябой, тонкошеий и некондиционный {302} . Королева Гвиневра, на это взирая, подумала — «бедненький!» А дальше — начались все дела: обогрела, накормила и приблизила к себе, изменив своему законному мужу, королю Артуру. От этого произошло огромное количество несчастий, включая такой момент, как воистину хамское деяние сэра Мордеда {303} , незаконного сына Артура, который вместе с двенадцатью рыцарями ворвался в покои Гвиневры прямо во время поебушечек. Отчего Ланцелот сильно расстроился и убил почти всех ворвавшихся, но всё-таки не всех, что жаль — ибо из-за того началась всякая хуйня, кончившаяся тем, что все умерли, и прежде всего рыцарь и сэр Ланцелот. Ну разве это не говно какое-то?