Тим Вернер - Мы, монстры. Книга 1: Башня [СИ]

Глупцы. Загнали Нивена в угол. И теперь ему нечего терять.

Человек снова захрипел и задергался.

— Тебе трудно говорить. Моя рука на шее, — сказал Нивен. — Я уберу. Во второй руке нож. Возле живота. Ее не уберу. Понял?

Человек странно дернулся, Нивен решил, что это либо предсмертные конвульсии, либо кивок. В любом случае захват с шеи можно убрать. Разжал пальцы, подождал, пока жертва несколько раз судорожно схватит ртом воздух и прокашляется. Повторил вопрос:

— Кто послал?

Человек криво ухмыльнулся. Хоть что-то он понимал: что ему уже не уйти. Разве что — в царство мертвых. И уходить туда решил по-своему.

— Могу разрезать тебя на куски. Не хочу — это долго. Но могу, — честно сообщил Нивен. — Разрезать?

— Ты хочешь услышать, что мы сами так решили? — хрипло спросил человек, продолжая криво ухмыляться. — Мы все желаем тебе сдохнуть, но не стали бы руки марать. Приказ сверху.

— Чей?

— Ты понимаешь, что тебе конец, да? — ухмылка была уже болезненной маской, кривым оскалом. И человек старался ударить напоследок хотя бы так — словом. — Тебя найдут, куда бы ты ни…

— Бордрер? — спросил Нивен.

— Да все! — с ненавистью выдохнул человек. — Все хотят от тебя избавиться!

— Почему? — спросил Нивен. И хоть прозвучало ровно, на него вместе с этим вопросом навалилось отчаяние.

— Понятия не имею, — выдохнул человек, и Нивен поморщился. Пахло от него ничуть не лучше, чем от того, недавнего. Ничуть не лучше, чем от любого из них. Гнилые изнутри. — Может, потому что Хозяин наконец понял, что с такими тварями, как ты, нельзя работать? — и уже не просто с ненавистью, с отвращением выплюнул. — Выродок!

Нивен коротко резанул по его горлу. Тот захрипел и дернулся в последний раз.

Нивен какое-то время не шевелился, глядя, как кровь заливает руку с ножом. Пусть — все смоется.

“С такими тварями… — мысленно повторил он. — Как я... Глупцы. Они еще не знают, с какой тварью связались”.

Наконец шевельнулся и только сейчас почувствовал, как все болит. Ноет плечо, огнем горит в боку, на который пришелся удар, — так, что дышать тяжело. Рука и вовсе не сжимается в кулак. И в крови. Всё — в крови.

“Смоется”, — вновь пообещал он себе. Поднялся, схватил тело за ноги и потащил к лесу.

А через несколько часов после рассвета ступил на людную улицу Мадага.

В лесу он все сжег. Обобрал карманы пришедших за ним, стер кровь — и сжег. Уничтожил следы. Теперь от него пахло лишь дымом костра. Ирхан уже залил щедрым светом все вокруг, и Нивен непроизвольно поглядывал на рукава, на полы плаща, на сапоги: вдруг, пропустил в темноте пятно?

А потом думал: даже если пропустил — что с того? Он идет туда, куда не должен был. Но в том и дело — он больше никому ничего не должен. Нет больше правил.

В частности, нет правила не пополнять припасы в городе, где только что сработал. Потому что — кто его остановит? Кто ему что скажет?

Он собрался в Нат-Кад.

Так — кто его остановит?

— Курьер! — окликнули сзади, и Нивен узнал голос трактирщика. Остановился и мысленно выругался.

“Там пять трупов было, — мрачно обратился к нему Нивен. — Пять. Трупов. Ты один. У тебя с мелким это общая черта: лезть, куда не надо?”

И медленно развернулся. Трактирщик шел навстречу с мешком за плечами, пацан был тут же — топал следом за ним.

— Слушай, — тихо сказал трактирщик, останавливаясь в паре шагов, и с облегченным вздохом свалил мешок на землю. — Такое дело… Твой Волахан был у нас. Но он, понимаешь… скоропостижно.

И замолчал, глядя то ли виновато, то ли сочувственно.

— Жаль, — ровно соврал Нивен и коротко глянул на пацана. Тот неуверенно улыбнулся, почувствовав взгляд.

— К нему, понимаешь, грабитель забрался, — говорил трактирщик, а Нивен не сводил с пацана взгляда. — Или еще кто похуже. И он там… всех… море крови, короче, там было. Только и они не дураки. Отбились. И он у нас прям под окнами. Тоже… того...

— Скоропостижно? — подсказал Нивен.

Трактирщик кивнул, пацан улыбнулся шире и подмигнул.

— Хорошо, что ты не видел, что там было, — заговорил трактирщик, который как будто пытался оттянуть время, чтоб не хвататься снова за тяжелый мешок. Или просто любил потрепаться — Нивен никогда толком не мог понять таких людей. Он и пацана-то понять не мог.

Зачем пацану врать о том, что было? Чтобы прикрыть? Кого? Он ведь даже не знает, кого. Не знает, что там, под капюшоном.

И ему повезло, что не знает. Больше не повезет никому.

Нивен развернулся, бросая этого разговорчивого на полуслове, и решительно направился прочь.

Он терпеть не мог людей. Особенно — если с ними нужно разговаривать.

***

Белые башни Нат-Када сверкали в ласковом утреннем свете Ирхана. Алеста отошла от окна и присела на устланное пушистой шкурой ложе у стены. Взяла в руки птичьи кости и, встряхнув, выбросила рядом с собой. Надолго засмотрелась на них, как только что глядела на одну из башен: бездумно. Когда дело касалось Нивена, она не могла толком рассмотреть ничего, даже в костях.

Она всегда чуяла, когда с ним что-то было не так. В такие дни — подолгу нашептывала защитные заклинания, надеясь, что он, несмотря ни на что, все же носит амулет при себе. Слабая помощь, но лучше эта, чем вообще никакой.

Правда, не смогла бы ответить, делает она это из лучших побуждений, или для того, чтобы хоть как-то заглушить чувство вины. Единственное чувство, которое он внушал, — чувство вины. Хотя нет, не единственное — еще страх.

За дверью зарычал Пёс, и Алеста на миг задержала дыхание. Вдруг он?

Но тут же отогнала от себя эти мысли. Ему здесь делать нечего.

Будь он даже в Нат-Каде, будь в соседнем доме, башня должна рухнуть, чтоб он решил заглянуть. Он ненавидел Алесту всей своей темной душой, всей прорвавшейся в этот мир сущностью. Ненавидел, как весь этот город. Как весь мир.

Глупо ожидать от него другого.

Да и не рычал бы на него Пёс.

Она, кутаясь в шаль, неспешно побрела к двери. Толкнула клюкой — и дверь медленно отворилась. У изгороди маячил огромный силуэт. Бордрер. Глава Ордена Чистильщиков. И сердце защемило: значит, права была. Значит, все-таки что-то не так с Нивеном.

Она цыкнула на Пса, кивнула Бордреру, предлагая войти. Сама не стала дожидаться в дверях — поплелась обратно к ложу. Медленно села, сложила руки на крюке, вопросительно уставилась на него. Ее дом был мал для человека размеров Бордрера — тому приходилось пригибаться. И сесть ему было некуда. Разве что на устланный шкурами пол.

— С чем пожаловал? — спросила она, насмешливо изучая его, застывшего полусогнутым на пороге. Он был у нее очень давно. Уже, видно, забыл, как радушно она принимает гостей.

Но быстро сориентировался. И, пыхтя под нос, пробрался через комнату. Тяжело уселся на лавку рядом с ней, выдохнул, стащил с головы шляпу и бережно уложил рядом. Потом повернулся, уставился в глаза и заговорил.