Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

Мы выходим на улицу, и нам повезло, что она пуста. Вид пастушки, ведущей переднюю половину лошади, гориллы, несущей ребенка, и человека-кентавра — такое зрелище могло бы привлечь внимание. Не говоря уже об истерике.

— Там есть бар! — кричу я, заметив на другой стороне улицы «Джин-Милл». — Может, он засел там со своей палочкой.

— Мы не можем пойти этим путем, — возражает Джозефина. — У них там какие-то жутко смешные клиенты, но мы скорее ужасные, чем смешные.

— Иди одна, — говорю я ей. — Мы подождем снаружи.

Так что она идет. Мы стоим там. Очень скоро все теряют терпение. Маккарти ржет и роет копытами землю. Болтун Горилла выглядит несчастным, потому что костяшки его пальцев царапают тротуар. Зигмунд то смеется, то плачет.

— Ах, — хнычет он. — Я хочу пить!

Я тоже. Не могу не оглядываться, и всякий раз, когда это делаю, я испытываю шок. Я должен успокоить нервы.

— Ладно, — решаю я. — Мы войдем. Но мы должны вести себя хорошо, понимаете? Маккарти, жди здесь, а Горилла останется с тобой. Если подумать, Зигмунд тоже не выглядел бы так хорошо в таверне. Я пойду один.

Но эта идея, кажется, не проходит.

— Ах ты, мофенник! — бормочет Зигмунд слабым детским голоском. — Мы пойдем фсе или нихто!

Я пожимаю плечами и виляю хвостом.

— Хорошо, но помните — мы должны притвориться, что все еще в маскарадных костюмах, понимаете? В очень реалистичных костюмах. Это касается всех вас. А Зигмунд должен быть настоящим ребенком. Понял?

Все кивают, и мы заходим в таверну.

Там довольно шумная толпа, и требуется минута, чтобы заметить Джозефину, стоящую у бара. Толпе требуется минута, чтобы заметить нас, и к этому времени мы уже оказываемся в конце бара, где темно.

— Видишь этого герра Тоника? — шепчу я Джозефине.

— Нет. Бармен говорит, что он был здесь минут десять назад, но сейчас его нет. Давай уйдем отсюда — ты выглядишь ужасно.

— Залезай в кабинку, — шепчу я Маккарти и Болтуну Горилле. — Я передам вам напитки. Джозефина, держи Зигмунда и помни, что он твой ребенок. Я постою с тобой у стойки. Выше пояса я выгляжу нормально, а бармен ничего не видит за стойкой.

Именно так мы и действуем. Подходит бармен.

— Что будете заказывать? — спрашивает он.

— «Том Коллинз», — говорит Джозефина.

— Сделай мне виски, — говорю я ему. — Три виски.

— Три?

— Конечно. Один для того, чтобы выпить, другой для того, чтобы выпить, а третий для того, чтобы избавиться от привкуса во рту.

Он пожимает плечами и наливает. Я передаю в кабинку два виски для наших парней, когда он не смотрит, потом пью третью порцию.

— Ого! — комментирует бармен, оглядывая мои пустые стаканы.

— Не жабудьте про детей! — лепечет Зигмунд из рук Жозефины.

— Ну конечно, — улыбается Джозефина. — Малыш хочет свою бутылочку, не так ли?

— У нас нет молока, леди, — говорит бармен.

— Молоко, чегт вошми! — кричит маленький Зигмунд. — Дайте мне глоток Дшина!

Бармен таращит глаза. Зигмунд не обращает на него внимания, достает свою старую сигару, закуривает и затягивается.

— Что это за ребенок, леди? — спрашивает бармен.

— Бутылочный ребенок, — объясняю я.

— Ты его отец?

— Конечно.

— Но он не похож на тебя.

— Надеюсь, что нет, — хихикает Джозефина.

Бармен слишком любопытен. Он перегибается через стойку, смотрит на меня и видит мои копыта и хвост.

— Елки-палки! — кричит он.

И как раз в этот момент какая-то пара случайно натыкается на кабинку, где прячутся Болтун Горилла и Маккарти.

— У меня в будке обезьяна! — кричит девушка.

— Забудь о своем парне, — отвечаю я, но слишком поздно. Ее спутник теперь замечает Маккарти.

— У меня на сиденье пьет лошадь! — кричит он.

Все посетители смотрят на нас. Я прыгаю вокруг, размахивая хвостом, потому что замечаю вышибал, надвигающихся на нас из задней части бара.

— Убирайтесь вон, уроды! — кричит бармен. — Я не знаю, кто вы и что вы, но не хочу, чтобы в моем заведении сидела банда уродов!

— А кто еще завалится в эту дыру? — спрашиваю я.

И это служит сигналом к бунту.

Очень трудно запомнить детали. Я помню, как Болтун Горилла качался на своих длинных руках на люстре и издавал такие же звуки, как Кинг-Конг после плохой ночи. Я помню, как Маккарти откусил лошадиными зубами парик бармена. У меня сложилось впечатление, что Зигмунд бегает по стойке бара и бьет людей по голове пепельницами. Я и сам был занят тем, что лягал задними ногами чьи-то лица.

Но самый большой сюрприз всем преподносит Жозефина. Она начинает швырять бутылки и стаканы в барменов, и ее выстрелы всегда точны. Понятное дело, потому что теперь она такой же хороший стрелок, как Энни Оукли. Наконец мы с триумфом выбираемся на улицу.

И бежим наутек, потому что кто-то звонит в полицию, и мы натыкаемся на патрульную машину. Через двадцать минут мы все выстраиваемся в очередь у ночного суда перед магистратом Донглепутцером. Этот тип мой старый знакомый, с которым как-то давным-давно пришлось иметь дело. Он очень мрачная личность с умом как календарь — на самом деле все, что он может говорить, это «тридцать дней» или «шесть месяцев» или «пять лет каторжных работ».

И с той минуты, как он смотрит на нас, я могу сказать, что он готов дать нам по полной. Сержант, который регистрирует нас, подходит и читает обвинения.

— Нападение и порча имущества. Хулиганство. Привлечение несовершеннолетних к соучастию. Непристойное обнажение. Ваша честь, это все работа этих людей.

Судья Донглепутцер выглядывает из-за высокого стола. Он снова всматривается, снимает очки, протирает их и надевает. Затем он снимает очки и выбрасывает их.

— Люди, — шепчет он. — Какие люди?

— Эти люди здесь, ваша честь.

— Я не вижу никаких людей, — огрызается Донглепутцер. — Да, я вижу молодую леди. Она одета в ковбойские брюки, но я думаю, что она молодая леди. Во всяком случае, я на это надеюсь. И другие…

Донглепутцер вздыхает.

— Остальных, — говорит он, — я не могу классифицировать. Есть ребенок, да. Ребенок с сигарой. И горилла. А две другие, кажется, части лошади, разрезанные пополам. За исключением того, что у одного из них человеческое тело и человеческое лицо. Хотя и не очень человеческое лицо.

Он говорит обо мне, и я возмущен.

— А теперь, — говорит он сержанту, — не могли бы вы еще раз изложить эти обвинения?

— Ну, все произошло так, ваша честь. Леди вошла в бар одна и спросила, не видит ли кто-нибудь волшебника с волшебной палочкой.

— Пьяного и беспутного, да? — говорит Донглпутцер. — Продолжайте.

— А потом эта полу-лошадь полу-человек входит и становится рядом с ней. И вдруг этот ребенок, курящий сигары, оказывается рядом. Они стоят и пьют…

— И ребенок тоже? — спрашивает Донглепутцер.