Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

— Да, у ребенка есть бутылка джина. А тот кентавр выпил виски по три рюмки за раз и разговаривал с дамой. Говорил, это настоящая вечеринка.

— Могу себе представить, — вздыхает Донглепутцер. — Но не хочу.

— И вдруг посетители находят эту гориллу в кабинке, пьющую с передней половиной лошади…

— Обязательно так говорить? — стонет Донглепутцер.

— Но это правда, ваша честь. Затем началась драка, и ребенок ударил бармена пепельницей по голове. Вы бы слышали, как ребенок ругался…

— Стойте! — кричит Донглепутцер. — Я больше не могу!

— Но…

— Неважно. Я верю всем обвинениям. А теперь, прежде чем я запру вас всех навсегда, вы можете что-нибудь сказать, чтобы объяснить этот… этот кошмар?

Я принимаю поспешное решение. Есть только один выход — сказать правду. Я прочищаю горло и делаю шаг вперед.

— Я объясню, ваша честь, — говорю я ему. — Начнем с того, что все это ошибка. Ни за кем из нас не замечено ничего дурного.

Донглпутцер закрывает глаза.

— Добрый-добрый Боже! — шепчет он. — С вами все в порядке?

— Конечно, нет. Вон тот джентльмен — Маккарти. Он большой ученый.

— Вы имеете в виду переднюю половину лошади? — спрашивает Донглепутцер.

— Но это просто. Он не настоящая лошадь.

— Он выглядит настоящим. Я и сам неплохо разбираюсь в лошадях.

— Это не так, — говорю я ему. — Это всего лишь маскарадный костюм. У него передний конец, а у меня задний. Вроде как пятьдесят на пятьдесят.

— Это правда, Маккарти? — гремит магистрат, глядя на него.

Маккарти, конечно, не может ответить. Он просто встряхивает гривой и ржет. Ужасный звук.

— Что вы скажете на это? — рычит Донглепутцер.

— Не обращайте на него внимания, ваша честь. Он просто чувствует овес.

— Да, — добавляет Джозефина. — В конце концов, он много пьет, вы понимаете. Как в старой поговорке. Вы можете привести лошадь к воде, но она предпочла бы виски.

— Мне не нужны ваши старые поговорки, — стонет Донглепутцер. — Мне нужны новые факты. Что дальше? Я полагаю, вы попытаетесь сказать мне, что горилла это не горилла.

— Конечно, нет, — ухмыляюсь я. — Это господин Болтун, хозяин бильярдной на углу. Вы его не узнаете?

— Но он похож на антропоида…

— Он сегодня забыл побриться, — объясняю я.

Донглепутцер мигает.

— Ладно, — бормочет он. — Хорошо. Теперь насчет ребенка. Того, который пьет джин, бьет барменов и ругается.

— Он не ребенок, а психиатр Зигмунд Подсознания.

— Этот ребенок — психиатр?

— Конечно. Вы когда-нибудь слышали о детском психиатре?

Донглепутцер начинает дрожать.

— Но он же младенец! Младенец!

— Кто младенес, сэг? — шепелявит Зигмунд. — Я хошу, шобы вы знали, што я выдаюшыся пшихиатг, догтор филошофии и выпушкник колледша кваунтри. А вы, сэг, стгадаете дементвии пвейкокс!

Он пускает дым в глаза Донглепутцеру.

— Может, я все-таки сумасшедший, — бормочет он. — Я никогда не ожидал таких слов от ребенка. Признайтесь, вы переодетый карлик, не так ли?

— Конешно, — подыгрывает ему Зигмунд.

— И все это розыгрыш. Вы просто носите костюмы, как вы говорите? — почти умоляет Донглепутцер. Он хочет верить в это ради собственного здравомыслия.

— Вот именно! — шепелявит Зигмунд из-под детской шляпки.

Затем он издает внезапный вопль.

— О, гвасиус! Я думаю, что мне нужно поменять ишподнее!

— У вас нет под рукой подгузника, ваша честь? — спрашивает Жозефина.

Это последняя капля. Донглепутцер вскакивает.

— Выдающийся психиатр, да? — кричит он. — Психиатр, которому нужна смена подгузников! И горилла, которая чешется от блох; и два конца лошади — передний конец не может говорить, но задний конец может! Заприте их! — кричит он на сержанта. — Заприте их и выбросьте ключи!

Копы наступают на нас. Игра окончена. Час гибели близок. Как раз в этот момент над столом начинают бить часы.

— Полночь! — шепчу я. И — это случается.

Все происходит в одно мгновение. Зигмунд вскрикивает и выскальзывает из рук Джозефины. Он растет — все больше и больше. Вдруг он уже стоит в зале суда, нормальный мужчина, правда в детском костюме. Я смотрю на Гориллу и Маккарти. Они выскальзывают из своих костюмов. Мой собственный костюм падает.

— Видите? — кричу я на магистрата Донглепутцера. — Все в порядке. Это вы, должно быть, сошли с ума.

С диким криком Донглепутцер спрыгивает со скамейки и выбегает из комнаты.

— Уходите, — кричит он. — Убирайтесь!

Это отличный совет, которому мы следуем.

— Как Золушка, Левша, — говорит мне Маккарти. — Видишь? Я был прав, когда сравнил наш маскарад с вечеринкой Золушки. Мы вернулись к нормальному виду в полночь. Вот что герр Тоник сделал с нами своей волшебной палочкой. Превратил нас только до полуночи.

— Тогда и люди на балу должны вернуться к нормальной жизни, — говорит Джозефина.

Зигмунд кивает.

— Конечно, — говорит он. — Я должен извиниться за этот гадкий трюк со стороны моего друга герра Тоника. Конечно же он настоящий волшебник и способен на такие подвиги. Но он не сделал бы этого, если бы не был пьян и оскорблен. Просто у него было плохое настроение.

— Мы забудем о нем, — говорю я. — Но что за ночь! Мне нужно выпить перед сном.

— Давай остановимся здесь, — предлагает Джозефина, указывая на кафе.

Мы входим. У стойки бара, стоит высокий, как налоги следующего года, наш старый Чудотворец герр Тоник.

— Вот он! — шепчу я. — Давайте схватим его!

Мы подкрадываемся очень тихо. У него нет шансов. Я беру его палочку. Остальные хватают его за руки и ноги.

— Что вы делаете? — бормочет он.

— Неважно, — говорю я очень мрачно. — В эту волшебную игру могут играть двое.

Поэтому я решаюсь и машу палочкой. Потом разбиваю ее об колено.

— Что ты сделал? — задыхается Зигмунд.

— Это слишком опасно, — говорю я ему. — И особенно в руках иностранца с дурным характером. Его все равно надо интернировать, потому что он не гражданин.

— Конечно, больше нет, — говорит Джозефина.

Мы выводим Тоника его наружу. Остальные расходятся по домам, а я избавляюсь от волшебника и прихожу сюда завтракать. Но что за ночь!

Левша Фип откинулся на спинку стула и вытер лоб.

— Удивительное приключение, — согласился я. — Неудивительно, что ты так щепетильно относишься к упоминанию лошадей. Я бы сказал, что тебя ждет настоящий кайф.

Фип поморщился.

— Но ты забыл упомянуть одну вещь, — сказал я ему. — Ты говоришь, что поймал этого волшебника, герра Тоник, отобрал у него палочку и сломал ее.

— Верно.

— Но прежде чем сломать ее, ты помахал палочкой.

— Тоже верно.

— Скажи мне, Левша, — попросил я, глядя на него обвиняющим взглядом, — во что ты его превратил?

Фип покраснел.

— Я боялся, что ты спросишь меня об этом, — сказал он. — Но, полагаю, я могу это признать. Мы одели герра Тоника в костюм лошади и взмахнули над ним палочкой.