Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

— Точно, — говорит Дж. Селвин Спеллбингер. — Здесь есть все. — Он делает гримасу. — Но я гарантирую тебе, что если это выйдет в эфир, я перестану дышать.

— Как раз то, что нам нужно! — восклицает адвокат Берни. — Фип, это очень правильная и блестящая идея.

Маленький Герман Гормон лучезарно улыбается мне.

— Пойдемте, мистер Фип, — предлагает он. — У нас с вами много работы.

Мы ищем ближайший выход и с грохотом спускаемся по лестнице. Герман Гормон несет свой портфель, полный «Рикис», и я несу свой желудок, полный того же. Только я, кажется, не очень хорошо его переношу. На самом деле, спускаясь вниз, я чувствую легкое головокружение. Ноги болят, голова тяжелеет. Что-то вроде похмелья — но у меня не было до этого гулянки. Это досадно и озадачивает. Тем не менее, я решил, что мне нужно немного свежего воздуха, и поэтому с пыхтением шел по улице.

Герман Гормон тащится вперед, используя свое легкое и язык, чтобы описать, как мы создадим фабрику по производству «Рикис» и так далее. Я все еще чувствую слабость. Я чувствую свой лоб. Кожа стала грубая и чешуйчатая.

— В чем дело? — спрашивает Герман Гормон. — Вы выглядите немного странно.

— Мне становится смешно, — отвечаю я. — Но не очень.

Я достаю платок, чтобы вытереть лоб. Мне трудно двигать руками или сгибать их. Но я вытираю лоб, потому что вспотел — а потом смотрю на свой платок и вижу…

— Опилки! — ахает маленький изобретатель. — Ты потеешь опилками!

Я смотрю на платок. Да, маленькие хлопья опилок ссыпались с моего лба! Я так поражен, что шатаюсь, и протягиваю руку, чтобы схватить забор у дороги — чтобы поддержать ноги. Мой палец поцарапан и начинает кровоточить. Одного взгляда на мой палец достаточно. Я не истекаю красной кровью — но чем-то злым и зеленым!

— Хлорофил, — шепчет Герман Гормон. — Это хлорофил.

— Как у деревьев? — шепчу я.

— Да, как у деревьев, — выдыхает Гормон.

Я стою, чувствуя себя соком, и смотрю на сок, который вытекает из моей руки. Мои пальцы одеревенели, затекли.

— Не может быть, — бормочу я и пытаюсь поднять руку. Она двигается с большим трудом, но мне удается схватить шляпу и снять ее, чтобы охладить голову.

— Ты… оооофффф! — замечает Герман Гормон, слегка вскрикнув.

— Что теперь? — плачу я.

— Твои волосы — они зеленые и вьются, как виноградные лозы!

Гормон смотрит на меня выпученными глазами.

— Что это может быть? — задыхается он. — Что-то, что ты унаследовал от ветви своей семьи?

— На моих ветвях нет лиан, — говорю я ему.

Но Герман считает иначе. Он смотрит на меня, а я стою неподвижно, как доска. Другие тоже замечают мое странное состояние. Вокруг моей головы порхает птица. Собака поднимается и начинает обнюхивать мои ноги.

— Отведите меня к врачу! — кричу я, пытаясь отбиться от птицы и пнуть собаку деревянными руками и ногами.

— Какому доктору? — спрашивает Гормон.

— Или лучше сказать столяру! — сглатываю я.

Чтобы вы могли понять суть происходящего, я страдаю от тяжелого случая окоченения конечностей. Я боюсь, что расцвету прямо на улице и чувствую себя чем-то дряхлым. Все, что я могу сделать, — это идти вперед.

Пока Гормон ведет меня по тротуару, я случайно натыкаюсь на парня. Парень поворачивается ко мне и рычит: «Куда ты собрался, пенек?»

Потом он вопит. Потому что я и стал пеньком. Из моих ушей растут почки.

— Что-то воняет, — завывает Герман Гормон, отталкивая меня и стараясь не смотреть. — Что-то вызвало изменения в вашем организме! Вы съели пищевую добавку, и превращаетесь в…

— Не говори так, — умоляю я его. — Отвези меня к доктору, быстро!

Наконец Герман Гормон ведет меня вверх по лестнице в кабинет «древесного хирурга». Этому парню не нужно смотреть на меня, чтобы понять, в чем дело. На самом деле, он отказывается взглянуть еще раз. Одного взгляда достаточно, и он закрывает лицо руками и стонет. Я подхожу к зеркалу и понимаю. Я представляю собой довольно странное зрелище. Волосы у меня зеленые, а кожа покрыта чешуей или корой. Руки и ноги затекли, из ушей, из-под рукавов и из-под штанин торчат маленькие бутоны. Я выгляжу как помесь плохого дерева и хорошей маскировки. Мой живот тяжел, голова легка, и я теряю все чувства. За исключением какой-то пульсации внутри… должно быть, это сок, свернувшийся в моих венах.

— Давай, док, делай свое дело, — настаивает Герман Гормон. — Мой друг нуждается в помощи.

— Уведите его и посадите, — стонет док.

— Я не мертв, — прохрипел я. — Но буду, если ты ничего не сделаешь.

— Что я могу сделать? — говорит доктор, отворачиваясь от меня и дрожа. — Ты хочешь, чтобы я сделал птичьи гнезда из твоих волос? Чем я могу помочь? Кажется, я схожу с ума. Первый раз вижу подобное.

— Но должно же быть что-то, что ты можешь сделать! — кричу я. — Не бросай меня на произвол судьбы.

— Я бы хотел отпилить тебе конечности, — говорит доктор. — Подумать только, я когда-нибудь услышу говорящее дерево!

— Я не дерево, — говорю я ему, — а человек, который превращается в дерево.

— Когда это началось? — спрашивает доктор дрожащим голосом.

— Все это началось около часа назад.

Я рассказываю ему историю, и Герман Гормон кивает. Наконец доктор убежден.

— Это, должно быть, случай гамадриадизма, — говорит он.

— Чего?

— Гамадриадизм, — повторяет он. — В древней легенде гамадриада — это дух дерева или человек, заключенный в дереве. Обычно это результат сверхъестественного события.

— Супер, лучше не придумаешь — брежу я, — сделай же что-нибудь для меня!

— Что я могу сделать? — пожимает плечами док. — Я всего лишь столяр.

— Подрежь меня, — предлагаю я. — Сними с меня эти почки и веточки. И кору с моей кожи. Не хочу быть ходячей гусеницей.

— Может быть больно, — предупреждает меня док.

Возможно, так оно и есть, но я улыбаюсь и терплю, когда он вытягивает меня на столе и срезает бутоны и виноградные лозы. Затем он наждачной бумагой снимает мою кожу и удаляет кору. К этому времени я окоченел, как никогда, и не чувствую ни наждачной бумаги, ни обрезки.

— Вот, — вздыхает док. — Так получше.

— Но я все еще напряжен, — возражаю я. — Я чувствую себя более деревянным, чем когда-либо. Что я могу сделать, чтобы измениться?

Док снова пожимает плечами.

— Не знаю, — вздыхает он. — Должен признать, что проблема ставит меня в тупик.

Я расплачиваюсь с ним деньгами, которые занимаю у Германа.

— Все, что ты можешь сделать, это пойти домой и лечь спать, — говорит мне доктор. — Может быть, со временем это пройдет.

Мы с Германом уходим. Гормону приходится тащить меня домой, настолько я одеревенел. И когда мы добираемся туда, он оставляет меня, вздыхая и пожимая плечами, и обещая проанализировать свою добавку и посмотреть, сможет ли он найти ключ к тому, что вызвало изменения и что может помочь мне выйти из моего положения. Мне ничего не остается, как последовать совету столяра и лечь спать. Так я и делаю. И сплю как убитый.