Анатолий Казьмин - Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

— И прошу понять нас правильно, господин посол, — завершил я рассказ, — мы не можем пока сказать вам, кого мы представляем. Просто некая третья сила, которая действует исключительно в интересах российского государства.

— Итак, господа, — посол зашагал по комнате взад и вперед, — я не вижу никакой другой возможности как самим закончить работу этого несчастного художника.

— Ну, я точно не художник, — вздохнул я. — Рога я, может быть и нарисую, схематично, но чёрта точно нет. Михалыч?

Дед помотал головой.

— Маша?

— Я крестиком вышивать могу.

— Господа, — вмешался посол, — если я правильно понял, то половина работы уже выполнена? Тогда нам не нужен талант или какие особые способности. Просто сделаем рисунки, как сумеем и развесим их, чередуя с оригинальными. Думаю это вполне приемлемый вариант.

Мы задумались. А что, вполне может и получиться. Всё равно других предложений не было.

Михалыч вытянул из кошеля длинный рыцарский меч и протянул послу, а тот, кивнув, бережно спрятал меч под матрас.

Уже вчетвером, когда посол благородно присоединился к нам, мы снова перебежками прокрались в кирху и взялись за дело.

Только черный и красный цвета. Меня так и подмывало нарисовать свастику. А что? И по духу и по национальности вполне подходило, однако я сдержался. Зато знак радиационной опасности как у Дизеля на черепе, нарисовал смело.

— Красно солнышко получилось, — раскритиковал меня дед и переправил мой шедевр в огромный, корявый глаз. Жутковато, но именно то, что надо

— Мон шер Кнутик, а что это вы такое интересное между ног демона нарисовали?

— Это же хвост, фройляйн Марселина.

— Вы уверены, что это именно хвост, проказник вы мой? Мне кажется, хвост выглядит несколько иначе…

— Откуда у вас такие познания в дьявольской анатомии, душа моя? Мне начинать ревновать?

— У меня в детстве книжка была про демонов. С картинками.

Скучно не было.

В общем, к утру на нас было краски не меньше, чем на полотнах, но это того стоило.

Потыкав по очереди пальцами в шаткую, длинную лестницу, мы так и не решились воспользоваться ей и загнали крылатую Машу развешивать по стенам вперемешку полосы раскрашенной материи. А нечего кусаться было.

Закончив украшать кирху, мы отошли к входу, оглядели результаты нашего каторжного труда и содрогнулись. Знаете, вот честно, если бы декораторы фильмов ужасов увидели бы нашу роспись, они просто бы удавились от зависти. Помещение выглядело настолько мрачно кроваво и ужасно, что единственным желанием, которое возникало от этого лицезрения, был суицид. Неторопливый и в особо жестокой форме.

— Всё расходимся, — устало сказал я. — А мы — молодцы. Кнут Гамсунович, вам особая благодарность за идею и за то, что не побрезговали с нами поработать.

— Вы говорите глупость, дорогой херр Захаров. Я — немец, но я еще и патриот этой страны, которая приютила меня. Я, как и все жители нашей слободы, с радостью отдадим жизнь за эту землю. Ферштейн?

— Еще как. И всё равно спасибо. Ну, всё, до вечера.

Мы как вернулись в гостиницу, так я сразу отправился спать. Ну-ка всю ночь на ногах, а чаще — на четвереньках. Лег и сразу отключился.

А что снилось, не скажу. Личное. Пора бы мне девушкой обзавестись. Вот только во дворце у Кощея девушек я особо не встречал. Ну, Агриппину Падловну я в расчет и не беру. Девочки на кухне у Иван Палыча только так называются. На самом деле это четыре низеньких, но очень плотных дамы неизвестного мне происхождения. С рожками и одновременно с маленькими розовыми крылышками. И без копыт, зато и без обуви, а ступни там… Только по зимнему лесу и ходить, чтобы в снег не проваливаться. Короче, не мой вариант.

Ой, ладно. Это я так… сном навеяло.

Проснулся я часов в шесть вечера, потянулся, выглянул в окошко, солнышко еще светит, небо голубое, птички разоряются во все свои птичьи глотки, красота! И тут вспомнил, что у меня сегодня битва по расписанию намечена. Сразу как-то настроение и упало. Пришлось идти вниз, подымать его пропущенным завтраком и обедом. А заодно и поужинал — когда еще удастся? Не буду вам рассказывать про уху стерляжью, поросенка молочного, запеченного целиком. Про гречневую кашу с белыми грибами, луком и мелко порезанным жареным мясом тоже не скажу. И про вареники с вишней и творогом говорить не буду. Что про них говорить? Их есть надо. Ну, кисель клюквенный, компот из яблок это понятно и банально. Да и икра белужья, бутербродами с маслом под чай вам вряд ли интересна. Скажу вам только про фирменные оладики Михалыча. Хотя, про них я уже неоднократно говорил. Вкусные очень. Ладно, тогда ни о чем рассказывать не буду, покушал и хорошо и хватит о еде.

А вот и сам Михалыч из кухни вышел. И не один, а с бутылью мутного самогона в руке.

— Федя, в-внучек! А давай-ка за успех нашего… ик!

— Ой, Миха-а-алыч… — только и протянул я.

Дед был не то что вдрыбадан, нет, на ногах держался твёрдо, разговаривал почти нормально, но в целом счастлии-и-ивый был… аж завидно.

— Дед, ну ты что? Нам же скоро на дело идти.

— Ну и сходим! — воинственно заявил Михалыч. — А чё не сходить-то? Вот вставай и пошли!

— Михалыч…

— Пошли-пошли! На рынке ружжо побольше купим и всех убьём!

Ну, вот что с ним делать?

От крепкого чая Михалыч категорически отказался, мол «в ём, знаешь, внучек, какие яды бывають?!» Он его самоварами обычно трескает и ничего, а тут вдруг яды обнаружились. Кофе в трактире не держали. Водой холодной полить, тоже не удалось. Дед у меня хоть и мелкий, но жутко сильный, спасибо меня самого в кадку с водой не запихнул. Пузырька с отрезвительным зельем больше не было, дед тогда еще последнее выдул.

Единственное, что я смог сделать — это не дать ему больше пить. Даже на двор, извините, вместе с ним ходил.

Думал Калымдаю позвонить или Маше, но это же авторитета дед точно лишится. Перед делом самогонкой залиться, какой уж тут авторитет? У Кощея совета попросить, так это деда по полной подставить. Так и промаялся с ним, пока темнеть не начало. Пора идти.

Ну, пошли, куда же деваться.

Сначала вроде и ничего было, дед себя прилично вёл. Отставал, правда, да подножки мне ставил сзади и довольно хекал когда я спотыкался. А потом остановился вдруг посреди улицы, посмотрел на восходящую луну, пригорюнился и смахнул слезу рукавом:

— А давай, внучек, я тебе песню спою жалостливую?

— Не надо. Пойдем дед дальше.

— А почему не надо? Ты думаешь, раз дедушка у тебя старенький, то он уже и песню спеть не смогёт? Хе! А вот слушай!

Я еле успел прикрыть ему рот ладонью:

— Я верю-верю, только идти надо.

— Ну и ладно. Ну и хорошо. Ну и пусть. Давай-давай, обижай дедушку. Тыкай ему в рот ручищей грязной, не мытой ни разу!