Николай Грошев - 0 - Тёмная стена

Ужин и, правда, оказался как на убой. В отличие от завтрака, на ужин подавали добротную пищу, настолько вкусную, что он не заметил, как объелся. Съев свою порцию, он тоскливо глянул в пустую тарелку и вдруг обнаружил, что часть заключённых, встаёт и снова идёт к раздаточному окну со своими пустыми чашками. И все они получают новую порцию. Лёха немедленно воспользовался неожиданной опцией сего заведения и получил вторую порцию. С которой и объелся так, что живот заболел. Когда доедал, удивлённо промямлил.

-Почему же утром такое дерьмо нам дают?

-Потому что краснопёрки ебанутые на местном говне. – Буркнул кто-то из соседей по столу.

-В хлам причём. – Сказал другой. – Типа поработал, нормально похавал, не поработал, жрёшь помои. – Он хмыкнул и добавил. – К блатным, конечно, это не относится.

Они вернулись в барак, и Лёха вдруг понял, что теперь он часть той толпы усталых людей, коих видел вчера вечером. Он стал кусочком этого маленького искусственного мирка, винтик нового общества…, особо думать не получалось. Добрался до кровати, разделся, лёг, глаза закрыл – и сразу утро. Он минуты три понять не мог, что происходит, пока кто-то не толкнул в плечо.

-Поднимайся Малой, а то вертухаи в карцер определят на раз-два.

Пришлось подниматься, что поделаешь? По организму тут же прошла волна сильной боли. Он скрипнул зубами, но всё же сумел одеться и присоединиться к потоку людей. Перекличка на плацу, завтрак малосъедобными помоями, марш до вырубки, раздача топоров, всё прошло как во сне. Только когда оказался в лесу, он немного пришёл в себя и с удивлением отметил, что пеший марш по лесу до вырубки, слегка освежил и размял мышцы. Они теперь болели не так сильно.

После первого же удара топором, он был вынужден прекратить врать самому себе – боль была такой, что топор упал на ногу. Хорошо хоть обухом, а не острием. Кстати, топор, словно только что заточен. Как будто им ещё никто не работал. Хотя ручка стёртая, во вмятинах вся, только топорище выглядит совершенно новым. Похоже, за инструментом тут ещё и тщательно следили. Вероятно, кто-то, после каждого рабочего дня, натачивал топоры и чистил их. Тем вечером он пытался разгадать эту загадку, но не смог – за то он узнал другую великую Истину. Оказывается, пределов глубины усталости, просто не существует. Если вчера он еле ноги волочил, то теперь чуть вовсе не помер. Собственно, когда добрался до столовой, получил порцию, сел за стол, он перестал чувствовать ноги и терзался предчувствием, что встать снова, просто не сможет.

Конечно, смог, используя стол, как упор для рук. Качаясь как ковыль на ветру, добрался до кровати и в этот раз, уснул, ещё не коснувшись подушки, прямо в движении.

И всю ночь ему снилось, как он рубит деревья – рубит и рубит, рубит и рубит…, уже лопнула кожа на руках, а он рубит. Вот лопаются мышцы, мясо сползает на землю. Вот уже только скелет остался, но он всё равно рубит. А за плечом стоит толстый, откормленный охранник и сквозь зубы цедит что-то злобное, очень неприличного содержания. И он рубит и рубит…

Третий день был самым трудным. Шёл он как будто сломанный робот. Топором махал раз в полминуты и каждый раз ударив по дереву, тихонько выл. Каждый перекур ждал как откровение Божие. Услышав команду, падал, где стоял и дрожащими руками доставал сигарету, спички – зажигалки им не давали, потому что «без честного, хотя бы и малого, труда, на пути исправления, нельзя получать ничего, иначе все труды пройдут втуне». Это было по бумажке, по инструкции так сказать. А потом начальник сунул бумажку в карман и заявил.

-Поняли гамадрилы стрёмные? Вас сук тупых, общество исправляет, бабосы на вас выблядков тратит. Всё короче, ебасосы захлопнули и на работу мразь ебаная!

Перевоспитывают всеми, так сказать, наличными средствами.

Он не помнил, как дошёл до барака. Большая часть дня, осталась в тумане. Утром, когда сигнал разбудил всех, Лёха задумался о том, что бы всё же сбежать и будь что будет. Конечно, от мысли сразу отказался – он не собирался опускать рук и совершать, по сути, самоубийство. Но это перевоспитание честным трудом, напоминало кошмарный сон. Который никак не хотел кончаться.

Он оделся, вышел в коридор между кроватей. Присоединился к толпе. Последовали знакомые мероприятия – перекличка, завтрак. Но потом, они пошли не к воротам. Люди разошлись по зоне. Во дворе остался он один, ошеломлённо озираясь. Кто-то вернулся в барак, кто-то разбился на группки и теперь они где стояли, разговаривая друг с другом, а где по углам устроились, тоже о чём-то разговаривая. Нерешительно потоптавшись, он вернулся в барак. Как оказалось, туда же вернулись ещё с десяток человек, блатные так и сидели на своём привычном месте, такое чувство, что они пустили там корни. Только теперь их возглавлял Худой, старик, с прозвищем Корень, мёртв. Лёха добрался до своей кровати, присел. Сосед по койкам, лежал рядом и тихонько сопел во сне. Он огляделся по сторонам – многие использовали этот день, что бы отоспаться на неделю вперёд. Пожав плечами, он последовал их примеру. Уснул так же быстро как вчера, хотя казалось, что уснуть не сможет. Вот что значит честный труд в местном понимании – ты всегда уставший настолько, что не то, что плохими делами заниматься, просто думать ни времени, ни сил не остаётся. Проснулся заполдень. Как узнал, что полдень уже миновал? Вышел на улицу покурить. И увидел солнышко, миновавшее зенит. А ещё труп посреди двора, накрытый простынёй. Её трепало ветром и в какой-то момент, уголок простыни, слетел на грудь покойного – он узнал его, на холодном бетоне, лежал тот самый парень, отказавшийся от работы.

Бледный, осунувшийся, теперь по-настоящему дистрофичный, с восковым жёлтым лицом.

Прав был бригадир, как оказалось...

Спустя полчаса приехал древний УАЗик (может новый, их снова начали выпускать – кому-то на заводе, видимо, приснился дедушка Ленин и прописал пистона, за предательство исторических корней Родины), парня погрузили в кузов, машина уехала.

-Куда его? – Спросил он у мужика, вышедшего из барака с той же целью – покурить.

-На кладбище. – Мужик показал рукой куда-то в сторону леса. – У нас там своё, зековское. Там его и закопают. Дурак пацан был. Такому доходяге в карцере хана, проверено уже.

Курили молча. Потом мужик ушёл обратно, а Лёха долго стоял там, глядя на место, где уже не было тела, только бетон.

Ему вдруг показалось, что однажды так же увезут и его.

-Хуй вам всем. – Злобно прошипел он. – Я Лёха!

Дни походили один на другой, сколько их прошло, он не запомнил. Совету Худого, он не последовал – просто не смог. Улыбаться, когда всё тело постоянно ноет от тяжёлой работы? Не так-то это просто. Вот блатные улыбались часто, смеялись, играли в карты, наслаждались жизнью даже тут, в этой сумасшедшей зоне. Впрочем, может, все зоны похожи на эту, ему не с чем было сравнивать, кроме старых фильмов о зонах, коих уже давно не существует в этом мире.