Николай Грошев - 0 - Тёмная стена

-Он его. – Указывает кто-то пальцем на Лёху.

-Он сам упал. – Без всякого выражения, отвечает Лёха. – Прямо на топор.

Смотрит на своих подчинённых зеков, с кривой, злой ухмылкой. Те молчат. Знают они, что к бригадирам блатные присматриваются и что бригадир здесь, без пяти минут блатной, личность, под защитой таких, как Худой и людей посерьёзнее. Они не знали, как поступить и что говорить нужно сейчас – без санкции руководства, блатных, рот лишний раз лучше не открывать, особенно по таким вот вопросам. Может Буббу завалили по приказу, может Худой в курсе – скажешь, как было на самом деле и завтра тебя вот так на вырубке найдут с топором в башке.

Парень, успевший указать, кто Буббино лицо с топором познакомил, сейчас прикусил язык и уже жалел, что вообще разговаривать умеет.

-У него ж вся башка в мясо. – Говорит охранник, слегка наклоняясь над телом. – Тут ударов пять не меньше. Как он так сам-то? Что ты мне тут гонишь-то?

-Бубба был здоровый. – Согласно кивает Лёха. – И упрямый очень. Он каждый раз вставал, а тут, видишь же начальник? Скользко тут. Он снова падает и в топор башкой. А потом встаёт и опять. Ужасная трагедия начальник. Просто вопиющий случай жесточайшего самоубийства.

Начальник мрачно смотрит на него. Взгляд косится на окровавленный топор, всего в полуметре от заключённого. В глазах мелькает страх. Лёха вдруг улыбается, глядя в эти глаза – он чует его ужас, он вдруг понимает, что успеет убить «начальника», ещё до того, как тот выстрелит.

Но он, конечно, не сделает этого.

-Вставай. – Охранник передёргивает затвор, патрон вылетает на снег. – Блять…, - говорит по этому поводу охранник, провожая патрон сердитым взглядом. – Короче, пошли Малой.

-В карцер?

-Не, тебе новый суд теперь. За уёбка этого. – Охранник пинает мертвеца, что бы понятнее было о ком речь. И указывает стволом автомата, куда нужно идти. – Ща в изоляторе поторчишь.

Лёха поднимается, молча кивнув – что ещё они могут с ним сделать? Срок ему прописанный и так слишком велик. Ну, дадут пожизненное. Смертной казни-то в стране нет. А что ему бояться этого пожизненного? Ужаснуться от того, что променяет жизнь дряхлого старика, каким он отсюда выйдет, на ту же участь, но только там где у него точно будут кровать и ужин? На воле, такое счастье бывшему сидельцу не всегда грозит. На воле, люди вольные – там всем плевать на всех. Кто-то омара кушает в ресторане, а кто-то на помойке ищет корочку плесневого хлеба.

Пока шли обратно, под конвоем, пока закрывали его в изоляторе – тот же карцер, только с нормальными стенами и нормальной тёплой батареей, пока всё это было, он думал. И не находил ответов. Случившееся вроде бы было чем-то плохим…, тогда почему на душе так полегчало?

Находясь там, в этой тёплой в общем-то комнате, он, от полной скуки и лёгкого страха за то, что не чувствует никакого раскаяния или даже, простого как морковка, чувства вины, Лёха предался воспоминаниям о том времени, что провёл здесь. Всё, конечно, прошло вскользь, как будто не с ним даже, но вспомнить есть что. Ожидание хуже смерти, не зря ведь говорят. Так что нужно искать способы скрасить его как-то, чтобы в процессе не свихнуться. И он стал вспоминать. Картины этой жизни, этой смены обстановки – он чувствовал, что всё меняется снова. Скоро его будет окружать нечто новое. Топоры вряд ли снова станут его лучшими друзьями, и вряд ли мышцы снова будут ныть от тяжкой работы…, возможно, скоро его лучшим другом станет одиночная камера в зоне для смертников. Смертной казни нынче нет – снова отменили. И зачем? То принимают, то отменяют, чем-то это напоминает онанизм - юридический, но всё же…

Лёха лёг на пол – кровати тут не наблюдалось, да и не нужна она тут. Тёплый пол, от тепла того, казался ему мягче перины. Особенно после почти полного дня на морозе в лесу.

Он закинул руки за голову и прикрыл глаза - перед внутренним взором, проносились картины минувшего эпизода жизни, времени, проведённого в лагере «Дружба».

Минувший эпизод. Лёха всё больше уверялся в том, что так оно и есть. Кривая жизни, снова выводит его на другую дорожку. Даже подумалось, что может быть, Бубба был нужен ему, именно с этой целью. Что если подсознание понимало – вот-вот с ним начнут здороваться деревья, а топоры ругаться матом, по поводу того, что он каждый день руководит жестоким избиением десятка этих самых топоров? Ведь их же каждый день, да по тыщу раз, прямо мордой в дерево, и раз, и раз – в мясо практически…, на лице появилась улыбка.

Вскоре улыбка та пропала, но мысль, её вызвавшая, не ушла полностью. Кажется, так оно и есть – пришла пора менять обстановку. Подсознание сыграло с ним шутку, а Бубба…, ну что ж, бедняга оказался слишком нервным, не слишком ловким. А это значит что? Да, Бубба сам виноват в своей смерти. Фактически, Лёха вообще не причём. Если хорошенько подумать, то становится очевидно, что Бубба всё-таки совершил крайне жестокий суицид. Будущий суд, вряд ли с ним согласится, но разве же этот сумасшедший мир, когда-нибудь прислушивался к доводам разума? Ах, оставьте! Мир свихнулся не вчера, и его недуг лишь прогрессирует. А как же сложно оставаться единственным здравомыслящим человеком, в огромной общей палате для душевно больных! Кто бы знал…, он снова улыбнулся и сосредоточился на недавних воспоминаниях. Что бы извлечь из них все возможные уроки и оставить их прошлому.

Так он прощался с ещё одним странным периодом в своей жизни, так он принимал те изменения, что произошли где-то очень глубоко в его сознании. А они точно имели место быть.

Смерть Буббы, не тронула его, он ничего не испытал, кроме облегчения. С нормальными людьми, так не бывает. Они не избавляются от накопившегося негатива, путём проламывания бошек тех, кто им на рожу не приглянулся…

В то время, Лёха ещё иногда задумывался о возможности побега и даже высоко оценивал свои шансы – если сделать это весной, когда впереди много тёплых дней и легче найти еду, даже просто в лесу. Конечно, он пока не в курсе как эта еда в лесу выглядит и как её ловить, но время есть можно узнать. А как растает снег и уйдут зимние морозы – ушёл в сторонку от бригады, рубишь себе дерево какое, не понравилось как будто, уходишь ещё немного дальше, находишь отмеченное на вырубку дерево и снова рубишь. А потом три шага в заросли и бежать что есть мочи. Когда твоё исчезновение заметят, будет слишком поздно. И делать это надо тогда, когда бригада только приходит на новый участок вырубки, пока контрольная вышка с пулемётом, ещё не оснащена, собственно пулемётом и вертухаем. То есть, в первые два дня работы на новом участке. В остальное время, бежать слишком рискованно. С вышки могут засечь пропажу зека, в течение часа, а за это время далеко не убежишь, в чаще не скроешься. А нужно именно далеко – туда, где за стеной леса, иногда просматривались горы. Он не был уверен полностью, но вполне вероятно, что элемент, вводившийся в кровь и позволявший обнаружить беглеца, имел радиоактивную природу. В горах, от него будет мало пользы. Если успеть добраться до гор – всё, ищите хоть год, найти можно будет, только если вручную прочёсывать местность. Для таких масштабных поисков, охраны в лагере маловато. Привлечение людей со стороны – армия, милиция или ещё кто, всё это требует времени. Когда же поиски организуют по полной программе, элемент, делавший его мишенью, будет полностью выведен из организма. Не зря же им регулярно делают прививки, толком ничего не объясняя. В них нет смысла иного, кроме того, что б обновить «метку». Прививки эти, делают раз в два месяца, значит, что бы исчезнуть с радаров, достаточно полтора месяца не получать «прививок». А если выбрать время удачно – переход на новую вырубку, через месяц-полтора после прививки, то ему потребуется провести в горах всего неделю-две. А если доберётся до них так же, за неделю-две, то и прятаться там, шастая по пещерам не будет никакой нужды – сразу можно двигаться куда-нибудь. Куда именно не понятно, просто подальше отсюда, а там видно будет.