александр Баркалев - Центральный зомбилэнд

Профессор поперхнулся и сразу ссутулился и как-то сник.

– Я не причинил бы Дарье Михайловне никакого вреда, – попытался защититься он.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, друг мой, – сказал Михаил Николаевич полным нарочитого сомнения голосом. – Однако с этим мы разберемся чуть позже.

Сергей Петрович и вовсе скис, а сидевший напротив зауженный Ваня выпустил в него громкий смешок.

– Тем не менее, – продолжал Великий, вернув к себе общий интерес, – нашего неожиданного зомби-смутьяна профессору на препарацию не отдали. Достойные люди из этической комиссии посчитали правильным поскорее закопать все следы инцидента. Эти уважаемые идеологи и теоретики, надо сказать, часто так поступают. Ну да не мне их судить, к огромному счастью… для них.

Зауженный Иван услужливо заржал, неестественно дергая недобритым подбородком. Великий поморщился, но прерывать сие изъявление раболепия не стал. Даша бросила на золотого мальчика презрительный взгляд. Дождавшись тишины, Михаил Николаевич продолжил:

– И все вроде прошло нормально. Вас, Кирилл, утилизировали. Профессор успокоился, а дочурка моя начала снова паковать чемоданы.

Говоря это, он посмотрел в глаза Даше, которая свой взгляд в ответ не отвела.

– Только вот Дашенька отпросилась для снятия стресса на недельку-другую в эту глушь. – Слова из уст Великого вытекали спокойным потоком. – С одной стороны, это странно. Девочка она у меня не слишком впечатлительная. С другой стороны, и каверз, подобных произошедшей, судьба ей еще не устраивала. Так что я, как любящий отец…

Даша при этих словах выразительно выдохнула и выпятила до крайности обиженную нижнюю губу.

– …именно, как любящий и заботливый отец, – настаивал на своем говоривший. – Я, разумеется, позволил ей это. Однако, как выяснилось, разрешением моим воспользовалась не только она, но еще и утилизированный зомби, и эмоционально неустойчивый ученый.

– Я в гости не стремился, – сердито буркнул Сергей Петрович.

Даша продолжала играть в молчанку. В результате сочинять изъявления элементарной признательности пришлось Кириллу. А то невежливо получается.

– Поверьте, мы все невероятно благодарны вам за невольно оказанное гостеприимство, – начал он. – Проведенные в вашем прекрасном доме часы навеки золотыми буквами впечатаются в наши сердца. И просто, чтобы потешить общее любопытство, каким же благословенным образом это выяснилось?

Великий задумчиво посмотрел на Кирилла. По выражению его величавого лица читалось, что мысли его витают в какой-то иной сфере и трудятся над какой-то иной идеей. Конечно же, великой идеей.

– Ну, здесь-то как раз все понятно, – в очередной раз не вовремя встрял в разговор профессор. – Антоша, видимо, все-таки передал мое сообщение надлежащему адресату.

– Вы не совсем правы, Сергей Петрович, – отреагировал Великий, не сильно отвлекаясь, впрочем, от своих мыслей. – Помощник ваш, как и обычно, в выходные дни находится в состоянии полной невменяемости, именуемой по-простому запой, и вряд ли был способен даже сказать что-нибудь внятное, а тем более передать.

Профессор чертыхнулся.

– Если бы не его веселая мамаша, ни в жизнь бы не взял к себе такого олуха! – проворчал он.

– Однако ваше послание, действительно, попало к нам. – Хозяин дома выдавал информацию неторопливо, почти на автомате поддерживая беседу. – Все сообщения хранятся в единой базе данных и обрабатываются в течение нескольких часов на предмет несанкционированной и противоправной деятельности. К несчастью, ваш шепот по смартфону из-за излишней неразборчивости и истерики попал вначале в этическую службу и только оттуда к нам. Еще какое-то время ушло на восстановление записей с отключенных вами видеокамер и на мой перелет из Новосибирска. Однако вот я здесь, и мы благополучно подходим к логическому завершению.

– Ура, – совершенно без энтузиазма подытожил не им произнесенную речь Кирилл. – От правительства не сбежишь.

Михаил Николаевич не обратил на эту реплику ровным счетом никакого внимания. Кажется, он пришел внутри себя к неким выводам и собирался их изложить.

– Иван, – обратился он к излишне причесанному (бывает, оказывается, и так!) своему помощнику. – Отведи профессора в соседнюю комнату, сними официальные показания, возьми расписку о неразглашении и отправь в Москву.

– Под конвоем в изолятор? – с надеждой спросил Иван.

– Нет. Под охраной и в его квартиру, – без толики недовольства непониманием подчиненного сказал Великий. – И нигде официально не зарегистрируйте, не дай Бог.

Иван чуть приуныл, но стремительно поднялся со стула и, подойдя к Сергею Петровичу, ухватил того за ворот пижамы.

– Я протестую, – невесело сказал профессор. – У меня полное гражданство и все права почетного академика. Мне нужно позвонить адвокату.

Великий ответил на это задушевным смехом.

– Сергей Петрович, вы меня в последнее время просто умиляете. Я раскрываю вас с новой стороны. Если дойдет до официоза, вас же как минимум выгонят из вашего института, да и гражданство ограничат. Так что скажите спасибо моей взбалмошной дочурке, что я не хочу данное дело раскручивать. Да, и от охраны по пути даже не пытайтесь сбежать. Они у меня нервные стали, могут и не разобраться, что вы не обвиняемый… Пока еще… ? Великий уже серьезно посмотрел в глаза профессору. – Надеюсь, мы друг друга правильно поняли, Сергей Петрович?

Тот печально кивнул и понуждаемый очередным рывком со стороны Ивана поднялся. Он раскланялся с Дашей, бросил полный сожаления взгляд на Кирилла и направился к двери.

– Всегда восхищался вашей научной прозорливостью, – крикнул ему в след хозяин кабинета. – Ждем вас с женой на летнем выезде.

– Всенепременнейше, Михаил Николаевич, – ответил профессор и исчез из поля зрения вместе с зауженным Иваном и двумя охранниками.

В открытое окно ворвался свежий сквозняк и запах лесной сырости. Кириллу стало отчего-то жалко Сергея Петровича. Он был так жизнерадостен и оптимистичен, даже в реализации коварных замыслов своих. Уныние единым махом украло у ехидного старика не один десяток лет, обнажив глубокие морщины и тоскливую пустоту глаз. Бедолага… Только вот у самого Кирилла поводов для радости было еще меньше.

– Ну, вот мы и остались в более тесной, семейной, так сказать, компании, – изрек Михаил Николаевич, отхлебнув заботливо принесенный роботом чай. – Судьба ваша, Кирилл, думаю, не должна вызывать сильных сомнений.

Кирилл, в общем-то, и не сомневался. Не получилось, видать, убежать от судьбы. Что ж, значит такая судьба. Он настолько часто уже ощущал себя стоящим на краю гибели, настолько часто потом отпускало его до очередного опасного момента, что эта новая критическая ситуация воспринималась им уже, как нечто обыденное и не порождающее лишнее психическое напряжение или дискомфорт.