Геннадий Кофанов - Кто укокошил натурщика? [сборник]

— Илья Григорьевич завтра должен был получить гонорар за написанную им монографию о философии эпикурейцев, вот он и радовался, — пояснил Петров, продолжая блистать коронкой сквозь ус. — Не было у него ни депрессии, ни даже намёка на плохое настроение! Ума не приложу — с чего это он наложил на себя руки!

Нышпорка с Полуящиковым переглянулись и дуэтом подумали, что если бы художники укокошили натурщика и инсценировали самоубийство, то уверяли бы, что он был в депрессии и не хотел жить. Хотя, как знать…

— Я бы хотел допросить вас троих по отдельности, — произнёс дворник. — Давайте, начнём с вас, Иванов. Давайте, уединимся с вами… эээ… ну, хотя бы вот на балконе же.

И Солопий Охримович вновь пошествовал на балкон, а за ним, стуча об паркет рамой, присохшей к подошве, потопал живописец.

— Скажу вам, гражданин Иванов, прямо, не в бровь, а в ухо, что у меня есть основания полагать, что кончина натурщика — это убийство, а не самоубийство, — сказал там в ухо Вольфгангу Ходжибердыевичу Солопий Охримович, — и что этот благородный посту… тьфу… и что это злодейство совершил либо кто-то из вас троих, либо кто-то четвёртый, заходивший в квартиру, пока вы перекуривали на балконе. Признайтесь честно, отлучался ли кто-нибудь из вас троих с этого балкона во время перекура?

— Отлучались, — признался живописец, почёсывая ногтями тюбик на затылке. — Сперва мне приспичило по-маленькому, я сходил в туалет, помочился. Через несколько минут Сидоров отлучился на кухню, чтобы, как он сказал, запить таблетку от насморка. А ещё через несколько минут Петров отлучился в коридор, чтобы, как он сказал, позвонить по телефону жене.

— А как вы думаете — кому выгодна смерть Небижчика?

— Ну, не знаю… А! Небижчик как-то говорил, что у него есть мерзкий сосед, вот, сверху, как раз над ним, — живописец указал испачканным краской ногтем вверх — на балкон Нышпорки. — Такая, говорил, сволочь! Этот гадский сосед ему и квартиру заливал, и поджигал, и под дверью гадил, и собачку убил, и газеты в ящике палил, и спать не давал, устраивая по ночам грохот, и прочие всякие пакости… Они ненавидели друг друга. Вот я и ду…

— Нет-нет-нет, — перебил Солопий Нышпорка, — это не то… Это… Кхе… Ну… Гм… Это… Эээ… А другие?

— Ну, не знаю… Разве только… Нет, не уверен…

— Давайте, давайте, выкладывайте.

— Сидоров — родственник Небижчика. Единственный родственник, насколько я знаю. И единственный наследник, в случае, если Небижчик… Ну, вы меня понимаете. А Небижчик, хоть и живёт, как видите, скромно… жил… человек не бедный. Говорят, он в карты много навыигрывал и у него на сберкнижке… Ну, вы меня понимаете.

— Спасибо за важную информацию, — поблагодарил живописца дворник и, отправив его с балкона (конечно, не вниз, а обратно в квартиру), крикнул: — Следующий! Сидоров!

Всхлипывая ноздрёй, фотограф поплёлся на балкон.

Там он подтвердил сыщику-любителю, что во время перекура Иванов отлучался якобы в туалет, Петров — якобы звонить жене, а он — Сидоров — ходил на кухню, чтобы набрать из крана воды и запить таблетку от простуды, а то из носа так и течёт.

На вопрос, кто, по его мнению, заинтересован в смерти Небижчика, Дормидонт Ермолаевич ответил:

— Скажу по секрету: Небижчик имел тайную интимную связь с женой Петрова, с Зинаидой Орестовной. Илья Григорьевич сам мне проговорился во хмелю, как родственнику. Мы с ним кузены… были. Наши матери, царство им небесное, — родные сёстры. А Петров ужасно ревнивый. Всё время звонит жене, следит, проверяет. Если бы Петров узнал, что Зинаида ему наставляет рога с Небижчиком, то… Этот Петров — настоящий Отелло. Илья Григорьевич признался, что он Петрова боится. — Сидоров, зажав пальцем одну ноздрю, брызнул из другой ноздри с балкона носовой каплей, но уже не скупой, а щедрой. Брызнул метко — точно в проезжавший под балконом «Мерседес». — Нет, я не намекаю, будто Петров причастен к гибели Ильи Григорьевича, я просто констатирую факт.

— Жена Петрова — это такая щупленькая, остроносенькая, с такими волосами? Я их однажды вместе видел, — уточнял Нышпорка.

— Нет, то Люська, швея с фабрики «Красная шапка», а Зинаида Орестовна — она наоборот… У холостого Небижчика было две любовницы. Конечно, от каждой из них он скрывал наличие соперницы.

— Женщины тоже бывают очень ревнивыми и способны за измену… — задумчиво пробормотал дворник, поблагодарил фотографа за информацию, отпустил его и позвал Петрова.

На вопрос, кому, по его мнению, выгодна смерть Небижчика, Петров, мигая сквозь ус металлическим зубом, ответил:

— Ну, например, Иванову, да, этому. Иванов проиграл Небижчику в карты огромную сумму, и Илья Григорьевич всё ждал, когда же Вольфганг отдаст ему тот карточный долг. А раз Небижчик умер, значит, и карточный долг аннулирован; Вольфгангу, ну, Иванову уже некому отдавать проигранные деньги. Но это не значит, конечно, что именно Иванов виновен в смерти Ильи Григорьевича…

— Теперь мне нужно как следует обмозговать собранные факты, — сказал затем Солопий Охримович Нышпорка Захару Захаровичу Полуящикову. — Загадочное дело. Особенно этот странный шум, который слышали снаружи, но не слышали внутри… Пойду домой, поработаю мозговыми извилинами.

— Да-да! — обрадовался инспектор уголовного розыска, зная по опыту, что если уж этот дворник начнёт работать мозговыми извилинами, то обязательно доработает ими до разоблачения преступника. — А я к тебе завтра наведаюсь и сообщу результаты вскрытия трупа и лабораторного сравнения слюней.

Прежде чем покинуть квартиру натурщика, Нышпорка заглянул в ванную, чтобы попрощаться с милиционерами, собравшимися извлечь из жидкости скользкого голого мертвеца. «Без труда не выловишь и рыбку из пруда» — гласит народная мудрость. Это утверждение остаётся справедливым, даже если заменить слово «пруд» на слово «ванна», а слово «рыбка» на словосочетание «труп мужчины». Хорошо ещё, что покойник не был толстяком, а то бы пришлось прилагать ещё больше усилий.

Пожимая руки настроенным на сей труд Переплюньпаркану, Жужжалову, Зильберкукину и Достоевскому, Солопий Охримович произносил:

— До свидания… Всего хорошего… До новых встреч… Рад был встретиться… Желаю долгих лет жизни.

Пятая пожатая рука оказалась мокрой ногой покойника, которому дворник пожелал долгих лет жизни.

— Тьфу ты! Выставил! — ругнулся Нышпорка и вытер пальцы о штаны, нет, не свои, а соседа, висевшие на батарее.

После этого он покинул квартиру укокошенного натурщика и вознёсся посредством лифта на один этаж — к своим родным пенатам.

Переступая родной порог, сыщик-любитель чуть не раздавил подошвой тапка своего, так сказать, сожителя — домашнее животное. Животное было, по научному выражаясь, люмбрикусом; а, по-простонародному выражаясь, земляным червём, или, как ещё говорят, дождевым червяком. По кличке Робеспьер. Почуяв тапок хозяина, скользкий шнуркообразный Робеспьер радостно завилял своим организмом.