Николай Ободников - Viva Америка

— Эй! Теперь и я тебе должен что-нибудь порвать! — бросил я ей вслед. — Эй? Требую симметричную компенсацию: или геройски рви на себе блузку, или ставь на сумку заплатку из своего нижнего белья! Эй, куда пошла?!

Однако стюардесса спокойно удалилась, будто я прилюдно должен был признать чрезмерную длину своей раскатанной губы [12] Вы что, ждали каких-то пояснений? Закатайте-ка губу! .

— Хах! Ну и наглость! — невольно восхитился я, чувствуя, как меня распирает негодование. — Так, где тут кнопка «вызова персонала», а?! Сейчас я ей покажу жертву сервиса, прямо как Бен изображал! Вот же… Бен…

Мой праведный гнев растворился в череде минорных воспоминаний о дяде. Позабыв про сумку, я безрадостно сел на свое место возле иллюминатора и угрюмо стал ожидать взлета.

«Бен — в багажном, я — переодет и переобут, стронгилодон — в пакетике, — мысленно подытожил я. — Чем теперь заняться: самоедством или запасами самолетного алкоголя?..»

На всякий случай я оглядел себя: повседневные кроссовки, бледно-голубые джинсы, глупая футболка с нарисованным куском танцующей говядины и песочного цвета ветровка — в самый раз для ожидаемых в Нью-Йорке двадцати градусов тепла.

— О-ля-ля! Похоже, на этот раз мой полет пройдет особенно приятно ! — раздался рядом со мной чей-то жизнерадостный голос.

Я недружелюбно обернулся: соседнее место готовилась занять привлекательная девушка с удивительными волосами — раскрашенными в черную и бело-золотистую клетку, словно гибкая шахматная доска, шедшая до плечей.

Девушка была практично и со вкусом одета: чистые дорожные ботинки, удобные джинсы с лаконичными порезами, типичная кепка газетчика и вишневый кожаный пиджачок с синей майкой под ним. У девушки были хлесткие радужно-зеленые глаза, вздернутый любопытством носик, чувственные губы жрицы любви и естественный макияж на живом лице.

Помимо этого, на плече у незнакомки висел потертый портфель, а на груди болтался полупрофессиональный цифровой фотоаппарат.

— Козетта Бастьен, журналист, двадцать три года, — беззаботно представилась девушка с едва заметным французским акцентом и обворожительно подмигнула. — Люблю интриги, сплетни и прочую пикантную возню — особенно на мою камеру!

Я с неохотой привстал и иронично представился в ответ:

— Алекс, двадцать пять лет, типичный русский — пью, сплю в снегу, дружу с медведями.

— О-ля-ля! А еще говорят: у русских чувство юмора молотом отбито и серпом подрезано! — звонко рассмеялась Козетта, разбирая свои вещи. — Хотя мне кажется, это про ваших мужчин и их природные достоинства !

— Вот как? — поднял я бровь, слегка задетый ее словами. — Пф! Так ведь это не мужик русский в причинных местах измельчал, а бабы зарубежные где не надо больше стали!

Козетта мелодично рассмеялась, сняла кепку с пиджачком и уютно расположилась в соседнем кресле. Через разрез майки на одной из ее молочных полусфер была видна прелестная родинка в форме черной звездочки.

— Это интересует, м-м-м? — бесцеремонно осведомилась Козетта и потрясла грудями. — Знаю, могли бы быть и побольше. Да и левая вроде больше правой, нет?

— Что?.. Я просто… — смутился я и стыдливо отвернулся к иллюминатору. — Меня это — не интересует! В смысле — интересует, но по мере надобности!..

Козетта схватила меня за подбородок и вредно на меня уставилась; на ее запястье была татуировка в виде двух спелых вишен.

— Мне от тебя кое-что нужно!.. — жарко заявила Козетта. — И это «кое-что» очень и очень важно… М-м?

Я поморщился от ее излишне сладких духов.

— Не могу: измельчал , — с нажимом сказал я. — Сказал же, этим интересуюсь по мере надобности!

— Этим ты точно заинтересуешься. У меня тут в кое-каких бумажках утверждается, что ты, по твоим словам, смело — или глупо? — противостоял каким-то козлососам , — невинно проворковала Козетта. — Или козлососами ты назвал их уже потом — у капитана полиции Бальтасара?

После этих слов Козетта вынула из портфеля протокол моего допроса, утерянный Бальтасаром сразу после окончания беседы со мной. И вот теперь «причина» этой самой утраты озорно изучала мою реакцию.

— Откуда у тебя это?! — взволновался я.

— О-ля-ля! Так ты знаешь, что это? — елейно осведомилась Козетта, хихикнув в кулачок. — Это, мой высокий и обаятельный русский с голубыми глазами, — результат моих профессиональных навыков!

— Ну да, сперла! — согласился я. — А ну, отдай сейчас же!

— Хочешь получить, м-м? — с азартом уточнила Козетта, пряча протокол. — Подтверди всё то, что записал тот сухой филиппинец, и он твой! Мне — безумная история про козлососов, тебе — статус инкогнито и дразнилка в ней!

К нам подошел толстяк и грузно плюхнулся на свободное кресло рядом с Козеттой. Он одышливо сопел, обмахивался маленьким веерком и изредка широко открывал мясистый рот, будто собираясь всосать всю шедшую от кондиционеров прохладу. Козетта брезгливо поморщилась.

— Так что скажешь, уроженец снегов и коррупции? — тихо поинтересовалась она и игриво поводила по губам локоном своих эффектных волос.

— Может, сначала в шахматы? — так же тихо осведомился я, кивком показав на ее голову. — Тебе какой фигуркой больше нравится по макушке получать: пешкой или ферзем?

— Только если фигурка очень большая, — вредно улыбнулась Козетта. — Или ты хочешь за свое интервью жертвы поразить меня классическим «Е2 — Е4», м-м? Учти: я перед кем попало свою шахматную доску не раскидываю.

— Я даже не буду пытаться отгадать, что ты подразумеваешь под «шахматной доской»! Ну хорошо, сама напросилась. — И я во всеуслышание громко заявил: — Всё, странная и наглая девушка, я утомлен вашими бесстыдными предложениями! Мои чресла устали! Так что просто позвольте мне провести полет в тишине и покое, молчаливо сетуя на беспутство молодежи!

Толстяк тут же плотоядно приосанился.

— Даже и не мечтай, тюфяк! — недовольно бросила ему Козетта и, повернувшись ко мне, пригрозила: — Впереди восемнадцать часов полета, Алекс из России! И все эти восемнадцать часов я буду ловить каждое твое слово! А потом каждое это слово я…

Вздохнув, я выхватил из рук Козетты диктофон, который она украдкой пыталась впихнуть между нашими сиденьями, и спрятал его в ветровку.

— После полета отдам, — строго сказал я. — И даже не думай доставать смартфон, иначе увидишь его бороздящим сливной бачок туалета!

Козетта надула губки и обиженно отвернулась — к тучному соседу. Увидев его робкую улыбку, Козетта нагло фыркнула ему в лицо и с негодованием уставилась перед собой.

В этот момент по громкой связи объявили о начале взлета, и мы пристегнулись. Когда самолет взлетел, а пассажиры бурными аплодисментами обласкали эго пилотов за успешный взлет, я провалился в тревожный сон.