Николай Ободников - Viva Америка

— Багет мне в зад! А ну, быстро отдал мне мой диктофон, пока я из твоих свиных боков холестерина не нацедила! — разъяренно рявкнула Козетта.

Толстяк перепуганно затрясся, словно холодец на допросе, и несмело протянул Козетте диктофон. Пассажиры обеспокоенно загалдели.

— Это всё из-за беременности! Сама не своя из-за нее! — объявил я всем, усаживая Козетту на место и обнимая ее. — Давай просто поужинаем , дорогая?

Козетта странно взглянула на меня — а затем жадно поцеловала. Ее язык проворно скользнул мне в рот и нагло попытался вытеснить мой.

— Даже и не надейся на «шахматную доску»! — вредно шепнула затем Козетта.

— А ты — на подтверждение байки из протокола! — язвительно шепнул я в ответ.

Мы недовольно отстранились друг от друга и брезгливо вытерли рты салфетками. Толстяк непонимающе присел на свое место, сломав задом брошенный веерок, и сконфуженно вернулся к еде и коньяку.

В дальнейшем ужин прошел в сосредоточенном молчании — под аккомпанемент повсеместного чавканья и придыханий после алкоголя.

Выставив на столике Козетты оставшиеся бутылочки водки, я поудобнее устроился в кресле и приготовился ко сну. Козетта недовольно фыркнула, захрустела льдом, но мешать мне не стала.

«Вот и славно», — умиротворенно подумал я.

Вскоре я уснул, однако даже во сне мне не давала покоя навязчивая мысль о том, что этим рейсом летели не только люди…

По громкой связи объявили о скором прибытии в Нью-Йорк, и по салону прокатился шепоток облегчения.

— О-ля-ля! — с наслаждением потянулась Козетта. — Надо бы припудрить свой любопытный носик.

Большую часть полета она нагло проспала на моем плече. Лишь иногда, когда я пытался посмотреть какой-нибудь фильм, она вновь бралась за безуспешный обстрел вопросами.

— Про прищепку на нос не забудь — чтобы не совать его куда не следует! — поддел я Козетту, коварно ожидая ее ухода.

Козетта манерно изобразила пальчиками ножницы, отрезающие ее элегантный носик, и отправилась в туалет. Я натянуто улыбнулся ей вслед и быстро схватил ее портфель.

— С кем поведешься… — процедил я, ища протокол. — Конец полета, конец соседства, конец бдительности… В конце концов, у меня на эти бумажки больше прав!

— У т-твоей половинки потрясающие в… волосы-ы, — неожиданно одобрительно изрек толстяк. — Шах и мат, мужик. Однозначно.

После ужина он не прекращал заказывать коньяк, из-за чего теперь был похож на покрытую потом лиловую картофелину, на которую нельзя было без содрогания смотреть.

Не найдя в портфеле протокол, я стал глупо таращиться на остальные вещи Козетты, усиленно пытаясь сообразить, куда она могла спрятать бумаги. Тут я заметил, что толстяк пьяно изучал меня.

— Ну чего? — нахмурился я, беря фотоаппарат Козетты. — А, ты про эту. Она мне не жена и не «половинка». Так что шах и мат на другую доску, приятель.

— Хох! Я св… своа… свою тоже на л-людях так никогда не наз… ы-ы-ы… ваю! — промычал толстяк и меланхолично сделал глоток коньяка. — Но твою — можно.

— Да уж, повезло шахматистке, — отстраненно бросил я и, включив фотоаппарат, начал просматривать сделанные Козеттой снимки.

«Так вот как в тихом омуте черви возятся… — подумал я и изумленно уставился на один из кадров. — Это же мой телефон!»

На снимке некие невзрачные личности копошились в пакетах с разноцветной мешаниной из фотоаппаратов, камер и смартфонов. В холеных руках одного из неизвестных был мой поцарапанный телефон — включенный. Судя по цвету стен, темные делишки проворачивались в одном из кабинетов полицейского участка.

«Божья роса мне в глаза! Козетта — французская ты моя красотка! — Я возбужденно поежился. — Вся техника была рабочей! Бальтасар — лживый хрен! Надурить меня хотел, филиппинский пес?! А это еще что?..»

На следующих фотографиях было видно, что вся аппаратура поочередно помещалась в серый чемоданчик с электронным табло на боку.

— Эй, любопытный воробушек! — внезапно гаркнула мне в ухо Козетта. — Ты что там ищешь?! Может, мне тебе карту боли составить, м-м?!

Я зло взглянул на нависшую надо мной Козетту и рывком посадил ее на место.

— Где ты сделала этот снимок, Кози?! — свирепо спросил я, показывая Козетте ее фотоаппарат. — Что ты видела?!

— Пусти, багет тебе в зад! — прошипела Козетта. — Я сняла это в участке, где из тебя так вежливо болвана делали! Там же, — рассерженно кивнула она на снимок, — всю технику, что сперли у спящих туристов, промариновали в этой штучке с ручкой! Штучка с ручкой! Понимаешь, о чём я, м-м?! После этого уже ничего не работало — даже вибрация для дамочек!

Неожиданно Козетта побледнела и с удивлением зевнула. Вокруг ее красивых глаз явственно проступили черные круги, отчего она стала похожа на озабоченного макияжем енота.

— Только не говори, что тебе вдруг поспать приспичило!.. — встревожился я.

— Со мной… а-а-ангх… со мной всё… нормально… — изящно прозевала Козетта. — Что-то… что-то спать захотелось… Странно, м-м?..

— Не то слово, — мрачно согласился я.

Бегло осмотрев Козетту, я обнаружил на ее запястье знакомый укус. Точно такой же был у меня и у экскурсовода с помощником, словно всех нас облюбовало одно и то же исключительно циничное насекомое.

— Откуда это?! — схватил я Козетту за руку. — Когда ты получила этот укус?!

— Дура-стюардесса чем-то уколола меня, когда я в туалет заходила, — вяло ответила Козетта, сонно запрокидывая голову. — А что там? Третья вишенка?

— Какая еще, к черту, «вишенка»?! Те твари здесь — в самолете! — взволнованно прошептал я, суетливо доставая пакетик со стронгилодоном. — Подобный укус был у меня и у тех горемык — с экскурсии! Похоже, нас таким образом как-то дублируют !

— О-ля-ля! Так ты всё-таки подтверждаешь эту дивную историю, м-м? — довольно прошамкала Козетта и закатила глаза. — Тогда, будь добр, включи диктофон. И… и не дублируй меня без моего согласия…

Козетта мотнула своими удивительными волосами и затихла.

— И не мечтай, чтобы я тебя «отдублировал без твоего согласия»! — огрызнулся я и вскрыл пакетик.

Бережно оторвав когтеобразный цветок стронгилодона, я с надеждой сунул его Козетте под нос. К моему облегчению, щеки Козетты тотчас налились румянцем, а ее глаза словно выплыли из черных прудов.

— Что это?.. — Козетта подслеповато прищурилась и забрала у меня листик. — Это та самая отравленная дрянь, провонявшая вулканом, м-м?

— Уваж-ж-жаемые пас-с-саж-жиры! Нап-напоминаем! З-з-запрещ-щается трогать з-з-замок и ру-у-учки вых-х-ходов!.. — вдруг раздался шипящий женский голос.

Я испуганно вздрогнул: в середине салона стояла та самая стюардесса, что в начале полета так грубо и бесцеремонно лишила мою сумку формы и, похоже, девственности.