Константин Соловьев - Восьмое Небо

«Плевать на Марево. Надо помочь Ринриетте».

«Хоть раз останься лежать! Я сообщил Шму, она уже мчится на помощь».

«Она не успеет».

Дядюшка Крунч попытался подняться, но обнаружил, что не в силах пошевелиться. Его тело больше не было послушным, хоть и старым инструментом, оно сделалось мертвым весом, нагромождением рухляди, над которым он более не был властен. Где-то в его глубине еще шевелились, надсадно скрипя, шестерни, но он знал, что это долго не продлится.

- Останови корабль! - Зебастьян Урко ткнул пистолетным стволом в лицо Алой Шельме, - Иначе я сделаю с тобой то же, что с твоим жестяным помощником! Черт возьми, как же жарко и смрадно на ваших высотах…

Лицо аппера отекло, глаза неестественно выпучились, кожа была усеяна крошечными красными пятнами. Он походил на рыбу, которую варят заживо, и сам едва стоял на ногах. В нем больше не было ничего надменного, ничего загадочного. Но он все еще оставался смертельно опасен.

- Привыкай к запаху Марева, кусок рыбьего гуано, - процедила Алая Шельма, не пытаясь отстраниться от пистолетного ствола, который аппер упер ей в лоб, - Скоро тебе предстоит нырнуть в него с головой…

Аппер усмехнулся. Если раньше его усмешка выглядела величественно и броско, то теперь превратилась в жуткий оскал – между зубами виднелась алая пена, язык распух так, что едва умещался во рту, губы стали похожи на воспаленные рубцы.

- Что ж, давно пора было это закончить, - пробормотал он, взводя курок, - Придется мне обратиться за помощью к кому-нибудь другому. Попутного ветра, госпожа капитан!..

Выстрелить он не успел – подкравшаяся сзади Шму, коротко замахнувшись, ударила его по затылку обломком доски. Будь аппер двадцатью тысячами футов выше, в своей родной стихии, этот удар не достиг бы цели. Но на высоте в неполные две он оказался сокрушительным. Зебастьян Урко зашатался, выронил оружие и сам ничком рухнул на палубу, безвольный, как вяленый угорь.

Дядюшка Крунч наблюдал за тем, как Шму помогает капитанессе подняться. Та сама выглядела не лучше аппера, ей пришлось схватиться за обрывок каната, чтоб удержаться на ногах.

- Дядюшка Крунч! – она стиснула зубы, глаза широко открылись, - Грешный тунец!

Наверно, он выглядел не лучшим образом. Но сейчас были дела поважнее.

- Сэкономлю на полировке… - прохрипел он, - Займись кораблем!

Она кивнула, мгновенно превратившись из перепуганной девушки в капитана. Молодец, мысленно одобрил он. Сперва надо спасти корабль и его экипаж, потом уже заниматься отдельными жизнями. Это первое, чему учит Пиратский Кодекс. Хоть какой-то урок она выучила, удовлетворенно подумал он, и к этой удовлетворенности примешивалась тяжелая влажная усталость. Скоро он отдохнет от службы – он чувствовал это в пении той последней шестерни, что еще крутилась где-то в его недрах. Но силы ее были на исходе, завод слабел. Это значило…

- «Малефакс», высота!

- Т-тысяча девятьсот футов… - забормотал «Малефакс», словно в забытьи, - Не успею… Пятнадцать футов в секунду и снижается, но слишком медленно… Линейное ускорение… Сломано два носовых бимса…

- Дай мне Корди! Корди, ты слышишь меня?

Сырная Ведьма отозвалась не сразу, а когда отозвалась, у Дядюшки Крунча заскребло изнутри – до того слаб был ее голос. Для всякого существа из живой плоти перегрузка сама по себе – серьезное испытание, но переживать ее в одиночку, прилипнув в темноте к трясущейся балластной цистерне…

- Слышу. Что происходит? Все трясется и дрожит, я… Мистер Хнумр упал в обморок, он дышит, но не шевелится… Мне страшно, Ринни!

В днище «Воблы» что-то оглушительно лопнуло, палуба несколько раз судорожно дернулась, словно баркентина билась в предсмертной агонии. Ринриетта едва устояла на ногах.

- Попытайся превратить патоку обратно в воду!

- Я… Я уже пробовала, - в голосе ведьмы появилась виноватая интонация, - У меня не получается. Сил совсем нет…

- Тысяча семьсот, - в голосе «Малефакса» что-то заскрежетало от напряжения, - Через сорок шесть секунд войдем в верхние слои Марева. Не успеть.

- Открыть кингстоны! – приказала Алая Шельма лихорадочно, - Слить балласт!

- Как будто я этого не пробовал! - нетерпеливо отозвался он, - Патока слишком густая, все кингстоны забиты!

Дядюшка Крунч не мог повернуть головы, но он видел, с какой скоростью проносятся над бортом «Воблы» клочья облаков – густые, серые, наполненные тяжелой дождевой влагой. Слишком быстро. Если не найти способ замедлить корабль, он камнем рухнет в Марево. При мысли о том, что сотворит Марево с напичканной чарами баркентиной и ее экипажем, его замутило.

- Сорок одна, сорок, тридцать девять, тридцать восемь…

На какое-то время он ослеп, должно быть, барахлила единственная уцелевшая линза. А когда вновь обрел зрение, Алая Шельма уже стояла над ним. Она успела скинуть свой многострадальный алый китель, оставшись в мокрой до нитки сорочке. «Вобла» неслась сквозь сплошные дождевые облака, оттого ее лицо, исцарапанное и бледное, было тоже залито водой. Она села возле него, протянула руку и провела дрожащими пальцами по расколотой броне.

- Извини, - она говорила так тихо, что он почти не слышал ее за грохотом умирающего корабля, - Но, кажется, в этот раз у нас ничего не выйдет.

- Тридцать два, тридцать одна, тридцать…

Дядюшка Крунч не чувствовал ее прикосновения и с трудом видел лицо. Шестеренка в его груди едва-едва скреблась, стиснутая со всех сторон грудами оплавленной стали и обломков. Маленькая упрямая шестеренка, не понимающая, что нет смысла бороться за живучесть мертвого тела, что все уже решено, что все предначертано Розой Ветров, и все равно продолжавшая работать из последних сил – назло всему миру. Должно быть, у нее был какой-то особый, свой предел прочности , и она не намеревалась замолкать раньше времени.

Наверно, ему надо было что-то сказать напоследок. До того, как их обоих зальет с головой обжигающим багрянцем Марева. Но он не знал, что.

- «Малефакс», общую, - Алая Шельма коротко выдохнула, будто собиралась отдать приказ, - Сейчас мы канем в Марево, так что другой возможности мне, наверно, не представится. Спасибо всем вам. Габби, Корди, Шму, Тренч. Спасибо, Дядюшка Крунч. Спасибо, «Вобла»…

«Малефакс» продолжал свой безжалостный отчет, но Дядюшка Крунч его уже не слышал. Он все глубже падал в собственную пропасть, столь же бездонную, как Марево. Единственное, что он еще мог разбирать сквозь свист ветра – дрожащий голос Ринриетты:

- Я знаю, что я была не лучшим капитаном. Черт побери, я, наверно, худший пиратский капитан из всех, что бороздили воздушный океан. Я знаю это. И виновата в этом только я. Мне надо было сказать деду, что я не гожусь. Я не ровня ему. Но я… я не смогла. Все это время «Воблу» вели не ветра, а мои страхи. Я боялась подвести своего деда, хотя он семь лет, как мертв. Я боялась не оправдать надежд Дядюшки Крунча. И восхищения Корди. Наверно, я слишком много боялась за последнее время. Не так много, как Шму, но… Я шла не под теми ветрами. А сейчас уже слишком поздно менять курс. Я не могу изменить сделанного, как ветер не может подуть в обратную сторону. Но я могу сказать вам спасибо. За то, что все это время шли под моим флагом, невзирая на то, что приходилось терпеть, и ни разу не сказали мне того, что мне надо было понять с самого первого дня – я никогда не стану такой, как дед. Спасибо… Спасибо вам всем. А теперь… капитанесса прощается с вами и желает… приятного… полета…