Константин Соловьев - Восьмое Небо

- Упорная железная болванка, - пробормотал он с досадой, - У нее даже нет инстинкта самосохранения. Ты что, не успокоишься, пока я не превращу тебя в лужу металла?

- Стой! – отчаянно крикнула капитанесса.

Она тоже попыталась подняться, даже смогла привстать на одном колене, но аппер небрежно хлестнул ее ладонью по лицу – и Алая Шельма, всхлипнув, вновь упала. Дядюшка Крунч попытался подавить клокочущую внутри ярость. Сейчас ему как никогда нужен трезвый ум. Но он ничего не мог с собой поделать – абордажные големы созданы для схватки, для упоения боем, для разрушения. Нельзя слишком долго обманывать свою природу, человек ты или механическая кукла. Единственное, чего он сейчас хотел – смять Зебастьяна Урко в смертоносных объятьях, наблюдая за тем, как с его лица пропадает высокомерная улыбка. Он знал, что Роза едва ли даст ему такой шанс. Но это не значит, что он не сможет помочь Ринриетте.

Перед третьим выстрелом Зебастьян Урко тщательно прицелился. Несмотря на то, что палуба ходила ходуном, а доски дрожали так, словно норовили разойтись в любой миг, рука аппера не отклонилась ни на мил [159] Мил – одна тысячная дюйма. . Дядюшка Крунч понял, что тот целит в голову и попытался прикрыться плечом.

Успел. Выстрел насквозь прожег наплечник, разворотив плечевую тягу и сложные передаточные механизмы, правая рука мгновенно обвисла, не способная даже сомкнуть пальцы. В этот раз Дядюшка Крунч не позволил себе остановиться. Ему хватит и одной руки, чтоб оторвать голову господину Урко, надо лишь дойти… Каким-то образом заставить изувеченное тело двигаться вперед, не обращая внимания на тяжелый запах расплавленного металла и крик Ринриетты.

«Высота?» - спросил он у пустоты. Он шатался из стороны в сторону, едва передвигая ноги. Там, где он прошел, палуба была залита смазкой, сразу несколько черных ручейков бежали, шипя, по его раскаленной обшивке.

«Четырнадцать тысяч, - «Малефакс» заскрежетал зубами, - Хватит! Ты же убьешь себя!»

«Он силен, пока привязан к небу. Если мы хотим его одолеть, придется спустить его пониже. Сильно пониже».

«От этого не будет никакого толку, если «Вобла» развалится в полете! Я уже сейчас чувствую, как трещит каркас! Надо тормозить».

«Дай мне еще минуту, - у Дядюшки Крунча не было легких, но сейчас он задыхался, - Потом начинай торможение….»

Зебастьян Урко торопливо выстрелил еще раз. Хвала Розе, «Воблу» в этот миг мотнуло, из-за чего выстрел прошел в двух футах от голема, превратив кусок палубы в бесформенную выжженную дыру.

Дядюшка Крунч хрипло рассмеялся.

- Я всегда знал, что ваше племя никуда не годится. Хотел бы я знать, как вам удается держать палубу в сухости, когда ходите в гальюн? Помогаете себе ветром?

Аппер выругался сквозь зубы и вновь спустил курок. В этот раз он верно взял прицел - невидимый луч ударил в центр груди, заставив Дядюшку Крунча отшатнуться. Он слышал беспомощное дребезжание шестерен, заклиненных обломками и залитых расплавленным металлом. Видел, как дергаются искрученные обломки валов и смятые цилиндры.

Его тело умирало. Как и все старые механизмы, оно не могло умереть тихо, оно скрипуче жаловалось и стонало механическими голосами. Но Дядюшка Крунч не собирался его жалеть. Абордажные големы не отступают от намеченной цели. Пока последний ветер Розы не отправит его душу на Восьмое Небо, он будет идти.

Дядюшка Крунч захохотал, чувствуя, как лязгают в развороченной груди поршни.

- Стреляй! – крикнул он, шатаясь и вновь занося ногу, - Стреляй, дохлый осетр!

В этот раз аппер целился долго. Показалось Дядюшке Крунчу или нет, но руки Зебастьяна Урко начали едва заметно дрожать, ему пришлось взять пистолет обеими руками, несмотря на то, что между ним и големом было не больше десяти футов. На лбу у него блестели крохотные капли пота, глаза немного покраснели. Дядюшка Крунч не видел альтиметра, но явственно ощущал перемену. Некоторым рыбам не стоит играть на чужих высотах…

Выстрел угодил в левую часть головы. Дядюшка Крунч рухнул навзничь – на какое-то время он полностью потерял контроль над телом. Одна из линз мгновенно потухла, изображение, передаваемое второй, посерело. На миг он испугался, что ослепнет, потом понял, что серость – это всего лишь облака, сквозь которые падает «Вобла». Настоящие каледонийские облака, известные на много миль в округе своим капризным нравом. Кучево-дождевые облака – так они называются в Пиратском Кодексе. Верхняя граница… Где-то в затылке тихо щелкал осекающийся редуктор, мешая думать. Слабость наваливалась на него, но сейчас она казалась даже приятной. Словно его старый проржавевший корпус набили изнутри тяжелыми мягкими облаками.

Верхняя граница – около шести тысяч футов... Значит, осталось совсем немного… Надо только… Он сейчас поднимется, просто надо дать центральному шпинделю отдых, тот сейчас разломится от напряжения… Совсем немного, просто чтоб собраться с мыслями… Чтоб…

- Какое жалкое подобие жизни, - аппер стоял совсем рядом, разглядывая лежащего голема через прицел, - Впрочем, это вполне в вашем вкусе – создать себе столь уродливых и нелепых слуг, чтоб на их фоне выглядеть хоть немногим лучше. Как это… глупо.

Он выстрелил еще трижды. Один из выстрелов оторвал Дядюшке Крунчу правую ногу ниже колена, другой расплавил бок, заставив вывалиться на палубу целую россыпь тусклых металлических кишок, задребезжавших по доскам. Третий, угодив под лопатку, оторвал под корень правую руку.

Аппер стрелял торопливо, было видно, что оружие в его руках ощутимо дрожит. Едва ли это было следствием спешки. Через уцелевшую линзу Дядюшка Крунч видел, что господин Урко пребывает не в лучшем состоянии. Его аристократическая бледность сменилась бледностью болезненной, отдающей желтизной, а кожа казалась влажной и истончившейся, как сырой холст, натянутый на слишком большую раму. Зебастьян Урко тяжело дышал, но воздух, казалось, почти его не насыщает – движения аппера становились все более неуверенными и экономными. Глаза широко раскрылись, заключенное в них прежде безоблачное небо нечеловеческой ледяной синевы превратилось в мутную кашицу, которую часто приносят поздние осенние ветра. Дядюшка Крунч многое бы дал за возможность увидеть, как эти глаза застывают, навеки утрачивая всякое выражение. Возможно, если Роза Ветров будет добра к нему, перед смертью он увидит, как умирает господин Зебастьян Урко…

Наверно, он отключился на какое-то время, потому что в следующий раз, когда он взглянул на аппера, тот вновь стоял над Алой Шельмой, в нескольких футах от распростертого голема.

«Высота?»

«Анальный плавник! – гомункул неестественно рассмеялся, - Я думал, ты уже готов!.. Две семьсот. Я начал торможение еще минуту назад, удалось скинуть скорость до тридцати футов в секунду. Но это все еще слишком много. С такой массой мы просто не успеем остановиться до границ Марева. Влетим в него, как пуля».