Константин Соловьев - Восьмое Небо

Мне кажется… Черт возьми, с каждым годом мне все сложнее ясно выражать свои мысли, тем более, что и мысли становятся непокорны, как упрямые ветра. Алая Шельма стала легендой. Ее вспоминают за тяжелой кабестановой работой, ее передают в портовых трактирах, ее рассказывают друг другу во время бессонных вахт… Легенде не нужны подтверждения и доказательства, легенду нельзя измерить в футах и узлах, легенды живут в своем особенном мире, как мы, гомункулы, живем в своем. Легенды подобны ветрам. Иногда они увядают, едва увидев мир, иногда дуют веками, донося до нас воздух тех высот, на которых мы никогда не побываем.

Маленький Динги часто просит меня рассказать какую-нибудь легенду про Алую Шельму, грозу небесного океана. Ему всего пять, он никогда не видел парусных баркентин и разве что на картинках встречал абордажные сабли, но я никогда не отказываю ему. Убедившись, что «Месяц» надежно стоит под якорем, а небо спокойно, я понижаю голос до вкрадчивого шепота – и рассказываю. Про то, как Алая Шельма вышла победительницей из схватки с акулой-людоедом, имея лишь столовую вилку. Про то, как перехитрила целую готландскую эскадру с помощью одного лишь гелиографа. Как взяла на абордаж апперский остров и разнесла его на части…

Маленький Динги никогда не видел пиратов, они, как и огромные голубые киты, вымерли задолго до его рождения, но всегда заворожено слушает мои рассказы. Я знаю, о чем он думает в этот миг. Что однажды он тоже нацепит треуголку и выйдет на вольные ветра навстречу подвигам – но уже на настоящем корабле, а не каком-то рыболовецком кораблике… Будет исследовать, покорять, захватывать и внушать трепет – как дерзкая и отважная Ринриетта Уайлдбриз, Алая Шельма, гроза небесного океана.

Поэтому я никому не расскажу эту историю. В виде разрозненных кусочков чар я запру ее в бутылке из-под сидра и, улучив момент, брошу за борт, в струю какого-нибудь проходящего мимо и не очень оживленного ветра. Это может выглядеть нелепым и сентиментальным, но мне кажется, Восточный Хуракан одобрил бы мое решение…

Может статься так, ее никто и никогда не найдет. Небесный океан бескраен и ветров в нем невероятное количество. Может, она утонет в Мареве или окажется в тех краях, куда не забредают даже рыбы. А может, эта история каким-то чудом отыщет своего невольного читателя – вас. Если так и произойдет, не бросайтесь с этой историей в газеты, не пытайтесь разобрать ее на составляющие, выделяя истину и ложь, просто выполните одно небольшое желание старого гомункула.

Неважно, где вы находитесь, в тесной корабельной каюте или в просторном кабинете, молоды вы или стары, пресыщены жизнью или все еще пьяны ее вкусом. Подойдите к ближайшему окну, и неважно, будет ли это раззолоченная рама или маленький корабельный иллюминатор. Приоткройте его – ровно на одну секунду.

И всю эту секунду молча стойте – и слушайте дыхание ветра.

/Одесса, февраль 2016 – февраль 2018/

Все имеет свое начало и свой конец. Даже ветер - рожденный разницей температур воздушный поток - рано или поздно рассеивается в атмосфере. Закончилось и «Восьмое небо» - текст, ставший для меня гораздо более важным, чем виделось изначально, увлекший меня почти на два года в очень странный и очень противоречивый мир, заставивший вспомнить, что это такое – разглядывать облака и наслаждаться красками неба.

Несмотря на легкость повествования, текст оказался для меня довольно сложным, а иногда и выматывающим. По счастью, этот корабль по бурным сюжетным течениям я вел не один, были в моем экипаже люди, которые тем или иным образом помогали взять нужную высоту – ну или хотя бы не развалиться в воздухе. Некоторым из них я считаю необходимым выразить горячую авторскую благодарность:

Сергею Галактионову – за то, что объяснил принципы работы парусов при помощи банки из-под сардин, нескольких салфеток и карандаша. И, сам того не зная, стал тем самым ветром, на котором «Восьмое Небо» оторвалось от земли.

Сергею Науменко – за пиратски-кровожадную и безжалостную правку, которая лучше любой абордажной сабли очистила текст от великого сонма авторских ошибок и неточностей.

Александру Дымову – за безупречную правку фактологии и терминологии по части корабельного и парусного дела. Если после чтения у вас не возникнет желания вздернуть автора на какой-нибудь сложной кораблельной снасти с непроизносимым названием, это исключительно его заслуга.

Тимофею Славкину – за неуклонную мотивацию и удержание нужного курса.

Сергею Куликову – за превосходные иллюстрации.

Шпангоуты – элементы жесткости, поперечные «рёбра» судна.

Шесть тысяч футов – приблизительно 1830 м.

Флоры – поперечные балки в днище корпуса судна.

Лисель – дополнительный парус для увеличения площади при попутном ветре.

Штормовые леера – туго натянутые тросы, за которые держатся люди на палубе во время шторма.

Ростр – решетчатый настил между рубкой и бортом судна.

Шканцы (квартердек) – помост или палуба в кормовой части корабля (юте).

Фордевинд – курс, при котором ветер направлен в корму корабля.

Бакштаг – курс, при котором ветер направлен «сзади-сбоку».

Морская миля составляет 1 853 м. Шесть миль – примерно 11 км.

Шкала Бофорта – двенадцатибальная шкала для оценки скорости ветра. Три балла примерно соответствуют ветру в 4 м/с.

Кабельтов – 185,2м. Два кабельтова – приблизительно 370 м.

Анемометр – прибор для измерения скорости ветра.

Баркентина – большое многомачтовое парусное судно, у которого прямыми парусами вооружена лишь передняя мачта.

Карронада – гладкоствольная пушка с относительно коротким стволом, использующаяся во флоте.

Крюйт-камера – корабельное помещение для хранения пороха.

Люкарна – оконный проем в скате крыши.

Бифорий – разделенное на две части арочное окно.

Кингстоны – клапаны в корпусе корабля, в традиционном мореплавании служащие для впуска забортной воды

Тромблон – пистолет или мушкетон с широким раструбом у дульного среза.

Артиллерийский снаряд, состоящий из двух ядер, соединенных стержнем или цепью, предназначенный для разрушения вражеского такелажа.

Нактоуз – укрепленный ящик, в котором расположен корабельный компас.