Александр Лебедев - День Суркова

Его уверенность быстро передалась другу, ему не терпелось приступить к началу эксперимента, и Лёшка всячески поторапливал.

— Нам некуда спешить, — пообещал Сурков. — Раз мы играем в кошки-мышки со временем, значит, его имеем.

— Не знаю, что ты хотел этим сказать, но мне тут пришла одна тревожная мысль: а если в дальнейшем кто-то догадается до этого ещё?

— Ну и что?

— Не боишься конкурентов?

— А с какой стати?

— Ну, например, кто-то поймёт, как мы разбогатели, и начнёт вырубать всех твоих родственников до тех пор, пока ты снова не станешь нищим, — слово «нищим» Лёшка сказал с презрением, дав понять, что оно ни коем образом не относится к нему.

— Ну, во-первых, ты ещё не разбогател, — сказал Сурков, сделав ударение на «ты». — А во-вторых, в прошлом ничего изменить нельзя.

— Тогда как же твои родственники изменят своё прошлое?

— А они не будут его менять, я действительно разбогатею, они только передадут мне послание, вот и все.

— У меня плохое предчувствие, — сказал Лёшка. Он поставил в прихожей Суркова звякающую авоську, осмотрел её внимательно и повторил:

— У меня плохое предчувствие.

— Да будет тебе, — постарался подбодрить Сурков, — давай для храбрости.

После первой стопки оптимизма прибавилось. Лёшка порозовел как поросёнок, стал подшучивать и похрюкивать.

— Подожди, — прервал его Сурков. — Мы с тобой упустили одну очень важную деталь. Мы не определили степень кондиции.

— А зачем?

— Как зачем, — возмутился Сурков. — Мы ещё не напились, а ты уже хрюкаешь, как свинья.

— Да, — Лёшка озабоченно почесал затылок. — Есть один надёжный способ. Но для этого нужна женщина, да не простая, а страшная. Надо посадить её здесь, и как только мне её захочется, значит, я дошёл до кондиции.

— Ну, это не проблема, — сказал Сурков, — только клеить страшных женщин в трезвом виде неприлично, поэтому предлагаю выпить.

— Сказано, сделано.

После первой бутылки водки желание идти за страшными женщинами окрепло. Друзья вышли на улицу и направились вдоль дороги, рассматривая представительниц прекрасного пола. Как назло, страшных среди них не попадалось. Тогда Лёшка предложил идти к городскому парку, он знал одно место, где было много женщин, причём на любой вкус, а так как считал себя обладателем изысканного, то легко бы мог найти себе подружку не по вкусу. Но это был просто не Лёшкин день, и женщин не по вкусу он там не обнаружил.

— Вот так бы всегда, а то на кого не посмотришь — крокодил. Но сегодня просто праздник какой-то.

Когда друзья совсем отчаялись, Сурков увидел на остановке то, что они искали. Это была среднего роста и неопределённого возраста девушка, настолько страшная, что Лёшка сказал:

— Я могу столько не выпить.

— Надо, — приказал Сурков и подтолкнул его вперёд.

Лёшка подошёл к девушке и стал судорожно копаться в извилинах своего головного мозга, соображая, что же в таких случаях можно сказать. Наконец, поняв, что сказать ничего нельзя, а можно только сделать, он произнёс:

— Девушка, одолжите пистолет.

— Вам надолго? — спросила девушка, протягивая «Макаров» ручкой вперёд.

— Нет, только застрелиться.

— Тогда быстрее, сейчас подойдёт мой автобус.

Лёшка прислонил воронёный ствол к виску и почувствовал, какой он холодный, что тут же подействовало отрезвляюще.

— Разве вы не видите, девушка? — вмешался Сурков. — Молодой человек в вас влюблён, да так сильно, что готов с жизнью расстаться.

— Как все запущено, — констатировала дама.

— Неужели такой благородный порыв не вызвал в вас ответных чувств?

— Вот ещё, — напряглась девушка. Очевидно, с ней никто так не разговаривал, и она не понимала, чего же от неё хотят. — У твоего друга крыша едет, а ты — чувства.

— Уверяю вас, мадам, он очень хороший человек.

— Да что ты все за него говоришь? Он у тебя немой?

— Он оглох от любви, — поэтично произнёс Сурков. — Ничего не видит и не слышит.

— Везёт мне на калек, — вздохнула девушка. — Звать его хоть как?

— Алексей Людмирский, а меня Игорь Сурков.

— А короче?

— Меня Гоша, его Леха.

— А меня Эля.

— Эля? — зачем-то переспросил Сурков. — А более официально?

— Эльза Аппетитовна.

«Безобразная Эльза», — подумал Сурков и тут же устыдился своей мысли.

— Эльза Аппетитовна, а не пойти ли нам ко мне и не выпить ли по бутылочке пивка?

— Лучше водки, — рассудительно произнесла Эльза.

— Сказано, сделано, — наконец произнёс Людмирский.

— Э — э! — Эльза отвела в сторону ствол пистолета, которым Лёшка раскачивал из стороны в сторону. — Он у тебя действительно чокнутый, — она решительно отобрала оружие и сунула его за пояс так привычно, словно проделала это с авторучкой. — Показывай, Дон-Жуан, свои хоромы, — обратилась она к Суркову.

Сурков обнял одной рукой Эльзу, другой Людмирского и увлёк обоих дальше от остановки, на которой уже давно поглядывали в сторону Суркова, Людмирского и Эльзы.

Сурков твёрдо решил, что будет выкуривать по одной сигарете после каждой бутылки пива. Когда сигареты закончились, он понял, что неверно составил пропорцию, так как пиво кончилось, а водка ещё оставалась, даже не смотря на то, что Эльза налегала на бутылку не хуже Людмирского и Суркова вместе взятых.

«А ещё говорят слабый пол», — подумал Сурков, и, к его удивлению, пол наклонился и больно прижал лицо.

«Обиделся», — пронеслось в голове у Суркова. Он стоял, боясь пошевелиться, опасаясь очередной агрессии со стороны пола. Дышать было тяжело, но Сурков терпел. Простояв так несколько часов, он задремал. Когда Сурков открыл глаза, всё было на своих местах, пол, как и положено, был внизу, а Сурков, по всем законам физики, сверху. Однако утро было каким-то необычным. За окном шёл противный дождь, а мысли, словно мухи, летали вокруг головы нагло и беспорядочно. Даже если какая-то и залетала в голову, то приносила только дискомфорт и разочарование.

Сурков поставил на плиту турку, и пока вода закипала, попытался вспомнить, чем закончился вчерашний вечер. Кофе закипело невероятно быстро. Сурков читал об этом в каком-то романе у Жуля Верна, но оказалось, что это всего лишь храп Людмирского, который нагло спит в кровати Суркова.

— Вставай, урод, — тихо сказал Сурков.

Пришлось повторить не менее пяти раз, прежде чем Лёшка сменил тональность и перешёл из храпа в свист.

— Встать! Суд идёт! — закричал Сурков на ухо Людмирскому.

Людмирский лёжа вытянулся по стойке смирно и открыл один глаз.

— Где оно?

— Что? — не понял Сурков.

— Эльза.

— Тебе лучше знать.

— Я не помню, она меня споила и бросила.

— Через бедро? — спросил Сурков.

— Шуточки у тебя, — Людмирский, кряхтя, поднялся. — Кофеем пахнет.