Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — вице-принц

Рыцари, что оставались на ногах, помогли подняться остальным раненым, те даже не поверили, что могут воздеть себя на ноги, но собрались, а потом молча погрузили поперек седел павших товарищей.

Исполинская армия расступилась, открыв широкий коридор к воротам крепости.

Граф Делстэйдж величественно простер длань в сторону ворот.

— Идите, вы свободны… Могу я спросить ваши имена?

— Можете, — ответил я.

Он нахмурился, голос его прозвучал резче:

— Назовите их. Такие люди должны быть чтимы и в нашей армии!

Я сказал с горечью:

— Погибли многие очень достойные, их будет оплакивать весь город. Ранены все остальные…

— А вы, сэр? Ваше имя? Вы показали себя наиболее доблестным бойцом!.. И требовательным, кстати, военачальником.

Я чувствовал опасность, однако этот граф кичится своим благородством, а так как уже отпустил нас на глазах всего своего войска, то не рискнет терять лицо.

— Я был счастлив, — ответил я громко, чтобы услышали и другие его люди, — что сражался плечом к плечу с такими героями. А зовут меня просто… Ричард Длинные Руки.

Он дернулся, застыл, замерли его военачальники, и даже огромное войско затихло, хотя слышать меня могли только воины в первых рядах.

— Вы, — проговорил он наконец в замешательстве, — тот самый?.. Мы наслышаны о вас… но с Ричардом Завоевателем должна быть огромная черная собака…

— Собачка ждет дома, — ответил я и учтиво поклонился, придерживаясь за оголовье арбогастра. — Надеюсь, в следующий раз мы встретимся с вами за пиршественным столом, сэр Делстэйдж.

Он не ответил, а мы повели в поводу коней, поперек седла Зайчика два неподвижных тела, остальные — рыцарские. Они тяжело и устало ступают тоже с грузом.

По обе стороны, где враги стоят плечом к плечу плотной стеной, рыцари выхватили мечи и молча вскинули остриями к небу в салюте героям.

Простые воины, на то они и простые, бешено били древками копий в землю и стучали рукоятями мечей по щитам.

— Слава героям!

Ворота распахнулись достаточно широко, чтобы пропустить нас даже не по одному, защитники тоже понимают, что если мунтвиговцы делают такой красивый жест, отпуская нас за проявленную доблесть, то не ворвутся тут же в крепость, используя удобный момент, который обесценит их же благородство.

Багровый от ярости, Хродульф ждал нас сразу же за воротами и прокричал громким срывающимся голосом:

— Ваше высочество, это было безумие!

Я ответил покорно:

— Хуже, это была полнейшая дурость. Признаю. Она осталась безнаказанной только потому, что на той стороне оказались такие же дураки.

Он умолк на миг, затем уставился горящим взором исподлобья, словно готовился всадить в меня рога.

— Признаете?

— Да, — сказал я поспешно. — Более того, заверяю вас и других лордов, что больше такой дурости не повторю. Буду держаться позади войск и руководить издали. Гибель вожака, понимаю, бывает равна полному поражению. Вы правы, сэр Хродульф. А сейчас давайте займемся скорбным прощанием с нашими боевыми друзьями.

Я уже знал, что все, оставшиеся израненными, выживут, однако второй половине отряда повезло меньше. Правда, мы сумели, находясь на грани полного истощения, привезти в город всех павших. Это в самом деле смерть героев: пятьдесят человек пошли в красивую и безумно отважную конную атаку на пятидесятысячую армию!

Хенгест, скорбящий и торжествующий одновременно, распоряжался, какую помощь оказать семьям погибших деньгами, кого пригласить к его двору, кого пристроить на должность, чью дочь выдать замуж, кого достаточно взять под защиту, ибо после смерти кормильца отвечает за его семью лорд Хенгест, сузерен.

Потом собрались на короткий совет, дескать, армия Мунтвига уже подошла и начинает брать город в осаду. Можно еще вырваться, пока только перекрыты главные дороги, а кольца окружения еще нет, но мы обещали защищать город и не можем бросить доверившихся нам людей…

Когда я быстро поднимался в зал собрания, у входа попался навстречу один из героев Хенгеста, которого я успел подлечить дважды. Похоже, он и потом успел получить по голове: верх перевязан белой тряпкой, проступило пятно свежей крови.

— Досталось? — спросил я с сочувствием.

— Ухо срубили, — буркнул он.

— Да ладно, — сказал я, — все равно не музыкант, а на обед тебя и так звать не надо, всегда первый.

— Да на ухо плевать, — ответил он сумрачно, — а вот серьгу с вот таким бриллиантом жалко.

Я вздохнул с сочувствием. За ухо в самом деле даже кружки эля не подадут, а за бриллиант мог бы купить себе целое село.

В моей комнате собрались только наши верховные, несколько военачальников, да еще епископ Геллерий, для меня все еще темная лошадка, обсуждение пошло не то чтобы вяло, но без накала, но затем заговорил Хродульф, и все оживились:

— Ваше высочество, мне кажется, я выражу общее мнение, если заявлю, что вы поступили весьма опрометчиво…

— Очень, — сказал Меревальд, даже не дожидаясь, когда Хродульф умолкнет. — Это было… чистое безумие!

Епископ Геллерий поглядывал на меня от дальнего конца стола, но молчал, а Леофриг поморщился и сказал неожиданно рассудительно:

— Что случилось бы, не окажись граф Делстэйдж таким же благородным рыцарем, мы прекрасно понимаем, а теперь давайте… гм… посмотрим на этот безумный поступок и с другой стороны. Авторитет принца Ричарда взлетел до небес. Везде пойдет весть о нем, как о защитнике тех, кто сам защитить себя не в состоянии. У наших союзников это вызовет… ну да, понимаете… кроме того, население будет отдавать последнее, только бы поддерживать Ричарда, своего защитника…

Хенгест даже сидя высится над всеми, а когда заговорил, пламя свечей задрожало по всему залу, а на столе в подсвечнике огоньки жалобно прилегли, но это их не спасло, от них пошли сизые дымки.

— Все рыцарство, как Мунтвига, так и наше, увидело неистовую доблесть и мужество вартгенцев!.. Это самое главное!.. Имена погибших будут овеяны…

— Славой, — подсказал я.

— Да, славой, — сказал он и поклонился мне. — Мы поразили мир!.. Уверен, вся армия Мунтвига будет еще долго говорить о нас и только о нас. Главное же, там увидят, что им противостоит армия с отважным и благороднейшим рыцарем во главе…

Сэр Меревальд буркнул:

— Хорошо ли это? В больших войнах побеждают не отважные, а изворотливые и хитрые.

Хродульф обернулся в сторону епископа.

— А что скажет достопочтимый отец Геллерий?

Тот пробормотал словно бы нехотя:

— Истинное мужество немногоречиво: ему так мало стоит показать себя, что самое геройство оно считает за долг, не за подвиг.

Похоже, не все даже поняли, что он изрек, пару мгновений помолчали, а потом, словно и не спрашивали епископа, заспорили снова, один Леофриг поглядывал на меня исподлобья, сопел, отмалчивался, наконец Хродульф обратился к нему напрямую: