Станислав Буркин - Остров Русь 2, или Принцесса Леокады

– Хорошо знают мой корабль, – пояснила Леокадия, – и то, что у меня сегодня гости с Земли.

– Но ты ведь говорила, что у нашего дуэта тут высокий рейтинг, – напомнил Стас.

– Я сказала, рейтинг сопоставимый с моим, – поправила его принцесса. – А у меня он не такой уж и высокий.

– Не может быть! – искренне изумился Стас. – Неужели леокадийцы равнодушны к твоим песням?!

Принцесса посмотрела на него подозрительно, но, удостоверившись, что он не ерничает, скромно призналась:

– Их ценят. Но это, скорее, дань моему высокому положению и заслугам. Видишь ли, поп-музыка – жанр, с помощью которого мне проще всего добиваться своих политических целей в отсталых мирах, вроде вашего. Не обижайтесь, но по сравнению с Леокадой почти все миры – отсталые. Мои подданные скорее прощают мне мои песенки, нежели увлекаются ими. Настоящую же приверженность они проявляют к классике. И не только к нашей.

– А к чьей еще? – спросил Стас, явно недовольный тем, что леокадийцы так непочтительно относятся к творчеству его любимицы.

– Сталкиваясь с каждым новым миром, мы, словно пчелы, бережно собираем в свои копилки все самое возвышенное. Это длится уже много веков. Мой мир – средоточие прекрасного. Вся наша цивилизация насквозь пронизана творчеством. Леокада – планета-галерея, планета-филармония, планета-музей.

– И кто из земных композиторов удостоился ваших симпатий? – поинтересовался я.

– Многие, – отозвалась она. – Мы очень хорошо знаем земных классиков. Генделя и Баха, Моцарта и Штрауса, Паганини и...

– Страдивари, – ляпнул Стас.

– Страдивари был скрипичным мастером, – очаровательно улыбнулась брату Леокадия. – Он скрипки делал.

Стас растерянно моргнул, а потом упрямо заявил:

– Ну... Он ведь их не только делал, он и сбацать на них мог что хочешь. И с завязанными глазами, и стоя на канате. На одной ноге.

Несколько секунд длилась неловкая пауза. Наконец девушка нарушила ее, снисходительно бросив:

– Естественно. Нам это известно.

И тут же сменила тему:

– К сожалению, после моего воздействия... После того, как мир становится добрее и цивилизованнее, его творческий потенциал часто снижается.

– Вот как? – покачал я головой. – То есть вы берете в очередном мире все лучшее, а ничего нового там уже не создается... Когда пчелы собирают нектар, они не губят цветы. Так что это неудачное сравнение. Так поступают паразиты.

– Не надо меня оскорблять, это и без того очень болезненная для меня тема! – воскликнула Леокадия. – Но, кстати, не все народы после моего воздействия меняются так радикально. Это зависит как раз от степени «дикости». Те, кто и без того не слишком кровожаден, почти не меняются. Они становятся еще добрее, у них исчезает преступность, но ни на творческий потенциал, ни на рождаемость это не влияет. А есть такие миры, как ваш, в которых все завязано на агрессии... Мы не виноваты, что вы такие злые! Ну скажи, что лучше: когда пишут прекрасную музыку и при этом убивают друг друга или когда НЕ пишут и НЕ убивают? Искусство, при всей нашей трепетной любви к нему, все-таки явление вторичное. Правящая партия Леокады – партия гуманистов-перфекционистов, и мы не можем стоять в стороне, если видим, что убивают разумных существ.

– И на Землю вы пришли потому, что у нас всегда кто-то воюет? – то ли спросил, то ли сказал утвердительно Стас.

– Конечно! А теперь у вас никто не воюет. И галстуки не жует. А то ведь смотреть противно было.

Я чувствовал, что, во-первых, устал, во-вторых, еще не готов к этому спору, поэтому спросил:

– Куда мы летим?

Сейчас под нами был уже не город, а темная гладь воды. Принцесса выглядела расстроенной, видимо, разговор с нами разбудил в ней давние сомнения и вызвал не самые приятные мысли. В конце концов, она ведь чуть ли не наша ровесница, и не она, наверное, все это придумала. А какая ответственность лежит на ее плечах...

– В мой загородный дворец, – отозвалась принцесса. – Он находится на берегу этого озера. С экскурсии по нему вы и начнете знакомство с моей планетой.

– А у нас, когда между странами завязываются дипломатические отношения, начинают с возложения венков, – сообщил Стас. – К вечному огню.

Принцесса пристально на него посмотрела, и я заметил, что глаза у нее опять изменили цвет, теперь они были карими.

– К вечному?.. – повторила она с нотками ревности в голосе. – Такого огня у нас пока нет.

– Да и ладно, – поспешно махнул рукой Стас. – Обойдемся.

Корабль добрался до берега и опустился в сад прямо перед порталом дворца. Мы ступили на поблескивающую под ярким электрическим светом мокрую каменную крошку тропинки. Прохрумкав по ней, мы подошли к зданию и поднялись по широкой лестнице в холл.

Здесь нас встретило человек сто. Кое-кто из них был по-военному подтянут и одет в щегольскую сиреневую форму. Я понял, что сиреневый – государственный цвет Леокады. Другая часть была наряжена очень пестро и разнообразно. И среди тех, и среди других были женщины, но какого-то четкого отличия в их одеяниях я не заметил. Кроме, конечно, принцессы, но это, по-видимому, дань традиции.

Офицеры подчеркнуто сдержанно кивали нам. Зато остальные, выстроившись в очередь, беспардонно толкались друг с другом за право пожать нам руку, раскланяться и, то на леокадийском, то на ломаном русском, пылко сообщить какую-нибудь поэтическую благоглупость. Вот, например, что заявила мне одна дама в кудрявом парике:

А какой-то тощий экзальтированный чудик в колготках и клетчатом берете с помпончиком пробился к нам без очереди, схватил меня за рукав и выпалил:

– Умоляю, скажите, вы были в Лувре?!

– Нет, – признался я.

– А в Ватикане?!

Я помотал головой.

Невыразимая мука отразилась на его лице, и он возопил:

– Тогда умоляю, скажите, где же вы все-таки были?!

– А что вас конкретно интересует? – строго спросил Стас.

– Ну, может, вы были в Третьяковской галерее или в Эрмитаже?! – вскричал тот, ломая руки.

– Вообще-то в Третьяковку у нас была экскурсия, когда мы в восьмом классе в Москву ездили, – признался Стас, опасливо поглядывая на чрезмерно эмоционального эстета.

– О! – воскликнул тот и вдруг, рыдая, упал нам в ноги. – Тогда умоляю! Я умоляю вас!.. Вы должны возложить на меня руки! – Но тут же передумал: – Или нет. Плюньте в меня!

Леокадия взяла нас под руки и как-то по-домашнему сказала:

– Пойдемте, ребята. Когда этот впечатлительный художник придет в себя, он будет гордиться уже тем, что видел вас собственными глазами. Для счастья ему этого будет вполне достаточно. Я их знаю.