Екатерина Лесина - Понаехали! [СИ]

…Елисей слышал.

И гнев. И боль. И… страх, который позволил нарушить естественный ход вещей и сотворить озеро. Обещание… много всего. Пожалуй, понимал он едва ли малую часть услышанного, но и того довольно.

…кровь от крови.

…сила от силы.

…волна поднялась над ним, грозя раздавить, но опала, окутала сыростью да влагой, обняла бережно и подняла. А после опустила на водяную гладь.

— Спасибо, — сказал Елисей, глядя… на прапрапрадеда? Он по-прежнему был молод, тот, кто хранил здешние воды. — Спасибо…

А ему не ответили.

Усмехнулись.

Поклонились. И отступили, оставив на песке черту, через которую волнам переступать было заповедано. Он ведь, несмотря на прошедшие годы, помнил свое обещание: не вредить детям её.

Своим.

Кто-то ткнулся в плечо, и Елисей, обернувшись, увидал донельзя хитрую морду коня. Такого вот… острозубого, попытавшегося в руку вцепиться, стоило эту руку протянуть.

— Не шали, — велел Елисей и коня-таки поймал, за гриву, а после легко взлетел на спину да сдавил коленями бока. И конь заплясал, закружился, но скорее от радости, ибо и он чуял знакому силу в этом человеке. А Елисей, прижавшись к шее, велел: — Неси, давай… у меня там невеста заждалась.

Брызнули серебряные искры воды.

Дрогнула поверхность озера. И берег вдруг оказался рядом. Конь ступил на него осторожно, с опаскою, но ступил-таки.

— Пойдешь ко мне служить? — спросил Елисей, спешиваясь. — Я о тебе позабочусь. Обещаю.

Конь осклабился.

Попятился и… сгинул. Ничего. Елисей теперь слышал и его. Вернется. Стоит кликнуть, и вернется. Вода… она тоже умеет помнить.

Ведьмака Стася отыскала на каком-то пригорке, тот сидел, обнявши колени, и глядел на черную гладь Ильмень-озера, которое разлеглось, растеклось, притворяясь, будто бы ничего-то и не было. Может, разве что отступило немного, оставивши узкую линию берега. На берег вот смотреть было неприятно, ибо выступали на нем черными горбами силуэты древних строений, а меж ними кости белели.

Кости — это вовсе не то, на что следует смотреть.

Стася и не стала бы. Она опустилась подле и сказала:

— Сейчас дождь начнется.

— Знаю, — Ежи потер шею. — Я книгу свою… нет больше книги. И наверное, притворяться, что я не ведьмак, тоже больше не выйдет.

— Не выйдет.

Гроза клокотала.

Уже обыкновенная, но все одно немалой силы.

— А я все-таки ведьма.

— Сомневалась?

— Не то, чтобы, но… слухи пойдут, что ведьмы виноваты.

— В чем?

— Во всем, — она поерзала. — Может… пойдем?

— Куда?

— А куда-нибудь… домой. Или в терем.

Ежи покачал головой:

— В терем не хочу. А домой… пока доберемся. Или тропу откроешь?

— Знаешь, — поежилась Стася. — Я уже один раз открыла. Уверен, что хочешь попробовать, как оно на сей раз получится?

— Пожалуй… не рискну, — Ежи обнял её и уткнулся носом в плечо. — Тогда надо вставать, да?

— Наверное, надо.

Первые капли дождя упали на землю. И та жадно проглотила их, изнывая от жажды. А Стася смахнула воду с носа.

— Или лучше тут… правда, промокнем. Замерзнем.

— Не замерзнем… они в одном правы — сила это сила, а уж что с нею…

…невидимый щит развернулся над головой, укрывая и от дождя, и от ветра. А если так, то… почему бы и нет? Они просто сидели.

Смотрели.

И дышали влажным распаренным воздухом, чувствуя, что снова способны дышать. И… это было правильно.

Эльжбета Витольдовна обвела взглядом ведьм, подумавши, что ведьмами они и глядятся: босые, в грязных рубахах, которые ко всему промокли и совсем уж бесстыже облепили тела. Хорошо, что этаким ненастьем люди обыкновенные по домам сидят. А то ведь станут говорить…

Хотя говорить станут.

Но пускай себе.

— Что ж, — сказала она, поглаживая камень, который вновь был теплым. — Полагаю, что назрело время провести небольшую реформу… в образовании.

— Может, не здесь? — раздраженно поинтересовалась Властимира, которая больше не чувствовала за собой власти. Скорее уж ей было неудобно, непривычно.

Босиком да на берегу.

— Отчего же? — Эльжбета Витольдовна усмехнулась. — Чем вам берег плох? Места много. Воздух свежий…

Кто-то чихнул, верно, от избытка свежести.

— Договор, заключенный некогда, себя изжил, — она обвела взглядом ведьм, что попритихли. Молодые о чем-то шептались, переглядывались, а вот те, которые постарше, выглядели на редкость задумчивыми. — Как и вся эта затея… нет, я соглашусь, что школа нужна, однако не в нынешнем виде, когда она по сути готовит…

Впрочем, заготовленная речь вдруг показалась излишне пафосной.

— Если кто захочет выйти замуж, за мага там, не за мага — дело ваше, школа больше не станет устраивать вечеров, как и сводничеством заниматься. Да и эти этикеты все… ни к чему.

Камень в ладонях казался теплым.

— Наша задача — отыскать девочек, которым нужна помощь… если она и вправду нужна. Дать им укрытие. Научить. И…

— А жить за что мы будем? — раздалось возмущенное.

— За что-нибудь. Скажем, за то, что лавки откроем?

— Лавки?! Это мы что, торговать станем?

Эк возмущаются, можно подумать, что до того не торговали.

— Станем. Зельем, оно, конечно, сложнее, чем невестами, но, думаю, как-нибудь да справимся… травами, заговорами, амулетами. Всем тем, чем издревле торговали ведьмы. В Китеже, а если кто уйти захочет, то и… поможем.

Ведьмы молчали.

— И с программой надо будет что-то решить… но справимся, верно?

Молчание, послужившее ответом, было… неоднозначным.

— Справимся, — прошелестел голос и рядом встала Аглая Гурцеева, которая обвела ведьм печальным взглядом. — Выбора у нас нет. Или справимся, или… глухие ведьмы миру не нужны.

И как-то так сказала, что все и поверили. Загомонили, зашептались, заозирались подозрительно, и стало быть, примут, хотя и без особое радости. Старые порядки рушить всегда тяжко.

Ничего.

Как-нибудь.

Как-нибудь. Эльжбета Витольдовна поежилась и сказала:

— А теперь домой надобно, что ли, не то и вправду вымокнем…

…Лилечка погладила жесткую волчью шерсть, а потом уже слезла со спины и сказала:

— Маменька, я вот… жениха привела познакомиться.

Маменька, которая отыскалась почему-то не дома, где ей было самое место, но в храме, где она сидела на алтарном камне и задумчиво жевала свиное ухо, кивнула: мол, жених — это всегда хорошо.

— Ты не думай, он человеком оборачиваться умеет.

— Тогда хорошо, — согласилась маменька, ухо изо рта вынув. И вздохнула. — А мы тут… порядки наводим. Представляешь, они решили от людей запираться!

И нахмурилась.

А с нею нахмурилась и маменькина маменька, которая тоже ухо жевала, но другое, правда, с видом столь же задуменным, но еще и недовольным. И потому Лилечка поспешила её успокоить: