Екатерина Лесина - Провинциальная история [СИ]

Совесть опять же.

Хотя… что тут такого-то? Подумаешь, задержался… в клубе актриски? А кого еще в клуб пускать? Не приличных же женщин! Приличным женщинам надлежит дома сидеть и этим самым домом заниматься, а еще не задавать мужьям неудобных вопросов.

Впрочем, спрашивать она тоже не спрашивала, только мнилось — незачем. Все-то сама видит, все-то понимает, и оттого… оттого появлялись нехорошие мыслишки, что поторопился Гурцеев с женитьбою. Надо было папеньку слушать, который советовал погодить годик-другой.

Он бы и погодил.

Но ведь влюбился!

Вот честное слово, влюбился, как только увидел её на том музыкальном вечере, куда и идти-то не хотел, но папенька настоял, мол, самое оно время начать по детским балам прогуливаться да приглядывать себе невесту. Ведьм с пятнадцати лет вывозить начинают, аккурат хватит времени и знакомство свести, и с Ковеном сговориться, уж коли глянется которая. И очаровать, само собою.

Кто ж знал, что так выйдет?

Гурцеев стянул перчатки, понюхал, поморщился… запах женских духов привязался намертво. Пусть даже и не изменял он супруге, но вот актриски так и вились, так и норовили на колени примоститься, смеясь, шуткуя. Не гонять же их было? В клубе бы не поняли.

Он и так после свадьбы, женою очарованный, три встречи пропустил. Пропустил бы и больше, получивши после отставку, когда б не Яшка, верный приятель, который не допустил совершиться непоправимому. Явился лично. Раскланялся с Аглаюшкой да и забрал Гурцеева.

Сказал еще:

— Твоя жена от тебя никуда не денется.

И эта простая мысль успокоила.

Верно.

Жена.

Перед богами и людьми. Сама клятву давала, добровольно, и услышана была, и стало быть…

Он скинул фрак и сам снял запонки, отправивши их на туалетный столик. Ослабил галстук, упал в кресло, ноги вытянув… и ведь завтра придется опять глядеться в эти вот исполненные печали глаза.

А ведь он хороший муж!

Актриски — это так, баловство, никто-то их всерьез не принимает. И ей негоже на такие пустяки обижаться. Он-то для Аглаюшки ничего не жалеет! Шубу вон купил. И еще присмотрел один браслетик из розового жемчуга, но повод нужен… или нет?

Правда…

Отчего-то к драгоценностям она проявляла несвойственное женщинам равнодушие, и подарки принимала так, что Гурцеев себя чувствовал еще более виноватым, чем прежде. И…

Он вздохнул.

Глупости все.

Просто молодая, непривычная, может, ей вовсе неудобно сразу и княжною быть? Аглаюшка-то происхождения простого, он узнавал. И еще удивился, потому как невозможно было представить, чтобы утонченная эта женщина и вправду из селянок вышла.

Папеньке, правда, говорить не стал.

Ни к чему оно.

Ведьма? Как есть. И силы немалой. Это он сразу ощутил, еще там, в храме, а после и вовсе… правда, в последнее время этой силы словно бы поубавилось. Он даже к Верховной обратился, а она ему присоветовала… насоветовала.

Какая живопись?

Сразу не стоило слушать, но нет же, хотелось угодить. И талант опять же… наставник хвалил, правда, Гурцееву эти похвалы одновременно и лестны были, и ревность будили, все мерещилось, что этот кривоносый старик смотрит на Аглаюшку вовсе не как на ученицу.

Оттого и отослал.

А учиться… в Академию художественную… был он в той Академии, знает, чему и как они там учатся. Не бывать такому! И вовсе, не гоже это, чтобы княгинюшка время свое драгоценное на пустое тратила. И репутации семейной ущерб причиняла.

Про художников вон тоже много всякого сказывают.

А потому запретил.

Взял и запретил.

Муж он или как?

Вот именно, что муж! И сам разберется, что с семьею своей, что с женой.

С этой успокоительной мыслью Гурцеев и уснул. А проснувшись, понял, что к завтраку опоздал, и это вновь же не прибавило хорошего настроения. Но ничего. Он умылся, позволил облачить себя в простое домашнее платье — ради супруги можно было и потерпеть денек дома — и тогда уж спустился в трапезную. Завтракал в одиночестве, хотя прежде Аглаюшка все же спускалась, составляя супругу компанию.

Видать, крепко обиделась.

Надо будет за шубой послать.

Или все-таки браслетом тем? Правда, за него просили двести золотых, а Гурцеев в нынешнем месяце поиздержался, но ради Аглаи…

Браслет доставили к полудню, аккурат перед обедом, и откинув бархатную крышечку, Гурцеев убедился, что жемчуг все так же округл и гладок, а золото — золотисто. Застежка же змейкою поблескивала рубиновыми очами.

Понравится ли?

Или…

В покоях супруги было пусто. И в саду.

И…

Трапезу накрыли на одного.

— А где Аглая? — поинтересовался Гурцеев, переступивши через гордость, ибо не пристало князю показывать себя перед слугами несведущим.

Домоправитель же поклон отвесил и ответил, как почудилось, с немалою издевкой:

— Отбыли. Еще вчерашнего дня.

Гурцееву показалось даже, что он ослышался. Отбыли? Куда отбыли? И еще вчерашнего дня… и…

— Велели передать, что по просьбе Ковена.

— Ковена? — глупо переспросил Гурцеев.

— Так точно. Как дело завершат, так сразу вернутся…

Почему-то Гурцеев в это не поверил.

Дело?

Какое дело?

Ковена? Нет, в контракте, им подписанном, имелся пункт… кажется, имелся… Гурцеев не очень-то в контракт вчитывался. Тогда-то ему хотелось одного: поскорее воссоединиться со своею Аглаюшкой, а бумаги… что ему до бумаг, когда сердце из груди рвется и того гляди выскочит? Или рассыплется, то ли от любви, то ли от ревности.

Бумаги все одно папенькин поверенный читал. И раз счел годными для подписи, то так оно и есть.

Но…

— Как… — он ощутил себя несчастным.

И растерянным.

Он тут, стало быть, браслет покупает, хотя придется папеньке писать и виниться, чтоб содержание прислал, а она… отбыла.

По делам Ковена.

Еще вчера.

И разрешения не спросила! Разве возможно, чтобы так оно? Чтобы жена и без разрешения куда-то там отбыла, пусть бы и по делам Ковена.

— А… куда, к слову? — только и сумел выдавить Гурцеев. Померещилось вдруг в глазах верного старого — явно папеньке наушничает, и отправить бы его в отставку, да не Гурцеевым он был назначен — слуги нечто этакое, то ли упрек, то ли насмешка, то ли все сразу.

— Не имею чести знать, — он согнулся в поклоне.

— А кто имеет?

— Думаю, вам следует обратиться к ведьмам, — уголки губ домоправителя дрогнули.

Точно, насмехается, скотина этакая… над хозяйским горем насмехается! И тут же кольнуло в груди. А ну как не вернут? В контакте имелось что-то такое, про невыполненные обязательства. Но разве ж Гурцеев их не выполнил?

Покои у жены есть.

И гардеробная. И девки ей прислуживают…

Девки!

Вот кто знать должен! И… бегать людям солидным негоже, а потому Гурцеев изо всех сил себя сдерживал. И лицо сохранить старался. Не хватало, чтобы слухи пошли… а ведь пойдут.