Екатерина Лесина - Провинциальная история [СИ]

Признаваться Маланьке в том, что ей страшно, Баська постеснялась.

И мысленно себя укорила: идти-то недалече. До развилки. А уж там надобно насыпать круг соляной, воткнуть три вороньих пера и громко сказать:

— Явись, ведьма!

Главное, решительно.

Соли Баська на кухне прихватила цельный мешочек, а вот с перьями долго маялась, потому как одна нянюшка говорила, что перья всенепременно вороньими быть должны, а другая, что петушиные тоже сойдут, главное, чтоб черные, как ведьмина душа.

Баська какие-то нашла.

Авось, да и хватит.

В конце-то концов, какая ведьме разница? Хорошо было бы, конечно, еще самого петуха прихватить, чтоб в жертву принесть, но сама мысль о том пугала. Да и как его тащить? У батюшки-то на подворье петухи огроменные, мало овец меньше, на таком и ездить можно.

Еще клюнет.

Или шпорой ударит.

Да и… поди-ка объясни, на кой Маланьке чужой петух понадобился? Пришлось перьями обходиться.

Темнело.

Как-то вот скоро так темнело. Солнышко, будто с колышка сорвавшись, на котором днем висело, покатилось в лесную чащобу. Да и тучи небо заволокли, затянули.

— Жуть, — тихо сказала Маланька, когда они добрались-таки до лесу. И Басенька согласилась, что жуть жуткая. Вот домой бы сейчас, лечь на лавку, на перинку, кликнуть девок, чтобы подали кисельку горячего или там сбитню, а к нему пряничков, булок свежих или вот даже марципанов, папенькою привезенных Басеньку побаловать.

Правда, вредная сродственница марципаны прятала, приговаривая, что в приданое пойдут.

Ага… пойдут.

Как же.

Небось, это не сукно, которое в сундуках год пролежать способное без вреда-то. Мыши враз сожрут. Или сама сродственница, а после на мышей свалит. И поди-ка потом выясни, кто их ел. Главное, что не сама Баська.

Марципанов стало жаль.

Себя тоже.

— Дальше не пойдем, — сказала Басечка, на подругу покосившись. Та разглядывала лес с видом презадумчивым, никак тоже не против была бы повернуть.

И…

Если ведьма не отзовется, глядишь, можно и повернуть будет, так, чтоб без стыда. Правда, в тереме уже хватились, но… можно ведь соврать.

Сказать, что на ярмароку хотели сбегать.

Подивиться.

Вона, свеи, сказывали, ладью свою поставили, а у них завсегда-то товар диковинный, невиданный. И батюшке еще поплакаться. Он, конечно, осерчает, грозиться станет, но после, слезу увидевши, отойдет всенепременно и даже, может, сам к купцам свейским сведет, чтоб Басенька поглядела, чего уж ей там хочется.

Так оно и будет!

И Басенька решительно сказала:

— Дальше не пойдем.

А что, лес ныне гляделся страшно, аж прям до дрыжиков подколенных, какие с Басенькой не случались, даже когда она на Зимовод гадала с зеркалом. Ох, тогда и натерпелася страстей, а одна из девок, которых с собою для порядку в баню взяла, да еще чтоб не так страшно было, и вовсе сомлела. Привиделось ей в зеркале, то ли суженый, то ли иная какая пакость.

— Не пойдем, — поспешно согласилась Маланька, носом шмыгнувши. И стоит, с ноги на ногу переминается да назад поглядывает. Небось тоже боязно.

Это Басеньку успокоило.

Вдвоем, оно как-то сподручней бояться.

Она достала холстинку с солью, перья сунула Маланьке прямо в руки ейные, велевши строго:

— Крепко держи.

Та и вцепилась.

А Баська потопталась, прикидывая, где лучше круг сыпать. Дорога-то наезжаная, но кривая какая-то, правая колея глубже левой будет, а левая так узка. И как знать, выйдет ли круг правильным.

Или…

Лучше, если бы не выйдет.

…батюшке можно еще на сродственницу пожалиться будет, дескать, это она про свеев сказала. Хотя… нехорошо, не по-совести. Баба-то она, конечно, зловредная, спит и видит, как бы Басеньку извести и в доме захозяйничать, да только не бывать тому.

Соль Басенька сыпала аккуратненько, бережно, чай, своя, купленая, а ныне соль в большой цене. Батюшка сказывал, что оттого, что солеварни штормом порушило, да и море нынешним годом зело неспокойным было. Вот и выросло все, что из-за этого самого моря везут, в цене.

Обожгла вдруг догадка: а не ведьма ли тому виной?

И Басенька аж замерла. Если так, то выходит, что ведьма-то непростая, силы невиданной, может, даже из тех, что не одну сотню лет промеж людей живут и им пакостят.

Как такую одолеть?

Дрогнула рука, соль просыпая. Но круг все-таки завершился.

Маланька молча перья протянула, которые Басенька воткнула в самый центр круга да и землицей присыпала для верности.

Разогнулась, вздохнула тяжко и на подруженьку глянула. Губы у той дрожали, того и гляди расплачется. А вот Басенька плакать не станет.

И не отступится.

Не для того она план хитроумный придумывала, ноги била, чтоб назад с пустыми руками поворотить. А потому откашлявшись, чтоб голос строже звучал, Басенька велела:

— Явись, ведьма!

И налетел вдруг ветер, загудел в ветвях, запутался. Заскрежетали дерева, и жутко стало до того, что прям со страху Басенька взопрела. Коса и та к шее приклеилась. Маланька так и вовсе в руку вцепилась.

— Явись, ведьма! — повторила Басенька вдругорядь.

Лес только громче зашумел.

— Явись… — на третьем разе голос вдруг сел. — Ведьма…

И тихо стало.

Так тихо, что только и слыхать, как комарье звенит, норовя подобраться поближе. После же в лесу заухало, засвистело и вновь стихло. Ветер тоже унялся. А луна на небо выкатилась кривобокая, но яркая. Звездочки россыпью пошли, и подумалось, что в город-то теперь вертаться поздно.

Ворота, небось, закрыли.

И…

— И что дальше? — шепотом поинтересовалась Маланька.

…и не пустят.

Даже если стучать, не пустят. Батюшка весь обыщется. И про ярмароку не поверит. И… и как быть? Ругаться станет. А то еще вовсе подумает про Басеньку дурно. Или не он, а Тришка?

Что не так сбегла она из дому, не из добрых намерениев, но к полюбовнику тайному?

— Ждать, — Басенька с тоскою поглядела на дорогу и подумала, что не все-то в книгах сказывают. То ли сами не знают, то ли вовсе врут.

И…

И что делать-то?

…а про полюбовника Тришка точно подумает. Если не сам, то сродственница подскажет, она такая, гадостливая, не применет соврать. Мол, с девицами такое частенько бывает, берут да сбегают с неподходящею личностью.

Мамки о том сказывали.

И еще, что этакие вот несознательные девицы, сбегаючи, семью крепко позорят.

Басенька всхлипнула.

…и что, когда возвертаются, то нет им пути обратно, а только одна дорога — до монастыря, чтоб в молитве и послушании до самое смерти грех свой искупать.

Греха особого Басенька за собой не чуяла, в монастырь тем паче не хотелось. До города… во-первых, далече, во-вторых, что там делать? Под воротами сидеть, рассвету дожидаючися? В то же время лес ночной гляделся черным и страшным, и что-то там, в нем, похрустывало, вздыхало горестно.