Екатерина Лесина - Провинциальная история

Но…

Огонь кипел, гулял, требовал движения и она, Стася, закружилась, не способная справиться с этим вот желанием. От смеха весь хрупкий мир зазвенел.

— Какая же ты…

— Какая?

— Я такой была, — Лада глядела с улыбкой.

— И… ушла?

— Ушла.

— Сбежала?

— Тогда мне казалось, что иного выхода нет.

— А потом?

— Потом… потом было многое, но… я лишь жалею, что не успела сказать батюшке, как люблю его. И что он там остался. Но тут бы ему пришлось куда тяжелее, чем мне.

— Я передам, — Стася остановилась.

— Спасибо.

— И… что другое?

— Нет, — Лада покачала головой. — Просто будь осторожнее, девонька. И помни, что никому-то нельзя верить…

— Совсем никому?

— Котикам, — губы Лады растянулись в улыбке. — Котикам верить определенно можно…

…Ежи осторожно коснулся мертвеца, который от прикосновения этого, против опаски, не рассыпался прахом. Да и на ощупь оказался вполне себе крепким.

— Вы уверены? — в который раз осведомился он.

— Режь уже давай! — с немалым раздражением ответил Евдоким Афанасьевич. — Ведьмак ты или кто?

— Самому бы понять, — проворчал Ежи, примеряясь, как резать палец. Все-таки прежде ему не доводилось… то есть в Анатомическом театре он присутствовал, ибо основы целительства читались общим курсом, но смотреть — одно, а покойников мучить — совсем другое.

Тем паче под раздраженным взглядом души.

— Любой сойдет?

— Любой, любой… да ему не больно!

— А вам?

— И мне не больно, — Евдоким Афанасьевич перехватил посох, и что-то такое было в простом его движении, что заставило Ежи повернуться к мертвецу.

Палец хрустнул и отвалился.

— Вот и молодец, а то…

Ежи очень сомневался относительно собственной молодцовости, но отрезанный палец поместил в фиал, благо имелись тут пустые, в том числе из горного хрусталя. Подумав, бросил внутрь самый черный из камней, который буквально просился, чтоб его сунули к пальцу.

Евдоким Афанасьевич, коли и имел возражения, благоразумно оставил их при себе.

— Отлично.

— А… с остальным что?

— С остальным… пожалуй, сделай еще пару штук, — дух указал на фиалы. — На всякий случай.

Со вторым получилось проще, не говоря уже о последующих, но… стоило сотворить пятый, кажется, фиал, как тело дрогнуло и осыпалось кучкой пепла.

— Извините, — сказал Ежи, когда Евдоким Афанасьевич воззарился на него. — Это не я!

— Ты, — возразил дух. — Но и ладно, не стоит оставлять… этакое, а то мало ли.

Ежи ничего не понял, но кивнул.

— Камни с собой возьми. Деньги. И украшения тоже. Негоже княгине Волковой без драгоценностей.

— А…

— Она сама пока не больно-то понимает, во что ввязалась. Не будем пугать.

Ежи согласился, что пугать и без того растерянную ведьму — занятие дурное. Благо, пример имелся рядом… и этот самый пример как-то вот надлежало до Китежа доставить.

Лучше в спящем состоянии.

А то ведь…

— Я отпишу знакомому, чтобы дом снял, — Ежи послушно открыл дверь, на которую ему указали.

— Не стоит, у Волковых свой имелся. Хотя… не уверен, что он в должном состоянии, но поправим…

Сказал он это тоном, не терпящим возражений.

— А теперь вон ту… да, поднеси мой палец. Именно…

В стене, показавшейся на первый взгляд гладкою, проступила дверца, которая, стоило прикоснуться к ней хрустальным бочком фиала, взяла и отворилась.

За дверью же…

— Эту бери… и вот ту… ага…

— А не боитесь, что я возьму и исчезну? — осведомился Ежи, снимая одну шкатулку за другой. Шкатулки были весьма даже увесистыми. Под крышки не заглядывал.

— Ну-ну, — дух лишь хмыкнул насмешливо. — И куда?

— Понятия не имею, — Ежи поставил ношу на пол. — Может, проще чеком?

— Счет тоже имеется, но, боюсь, могут возникнуть некоторые сложности. За столько лет, полагаю, банковский дом сроднился с мыслью, что деньги сии более ничейные, так что… разберемся. Так, на первое время хватит. А там как-нибудь да обживетесь.

Шкатулки Ежи поставил на стол.

Откинул крышку. Хмыкнул. И закрыл…

— Ей надо сказать.

— Вот и скажешь, — Евдоким Афанасьевич дал свое дозволение. — Только… не спеши. Вокруг неё много появится… всяких.

Это Ежи понимал распрекрасно.

Как и то, что его собственное место… кто он? Уже даже не Верховный маг заштатного городишки, ибо письмо с прошением об отставке отправлено. Вот и получается…

Дерьмо получается.

Рыжий Зверь потерся о ногу, утешая. Ежи даже утешился… почти. И подхватив кота на руки, сказал:

— Мне на болото еще вернуться нужно будет… а там…

…книга.

И камни драконьи. Сила, с которою Ежи сладит. Непременно сладит, ибо… что там бабка говорила про ведьмаков? Своего они не упустят.

Ежи и не собирается.

— Главное, не повтори чужих ошибок, — Евдоким Афанасьевич глядел не строго, скорее печально.

— Я… постараюсь.

Вместо эпилога

Антошка сидел подле окна, подперши подбородок локтем, и булку жевал. Не от голода — все ж таки служба у ведьмы выходила, пускай и престранною, однако сытой — но от того, что привык жевать.

И булка-то у него получилась знатная: легкая, пышная.

У него завсегда кухарить выходило лучше, чем у Акулинки, не говоря уже о матушке, которая только и могла, что каши варить, да и те выходили густоваты или, наоборот, пустоваты. Да… а вот Антошка, он умел правильно.

Только Акулинка с того смеялась.

И Зоська тоже.

А матушка так и вовсе одного разу половником по хребту огрела: мол, негоже мужику бабьими делами заниматься. Он тогда еще подумал и согласился, что взаправду негоже. Да и спина ныла два дня. Синячище был… в общем, после того разу Антошка если и советовал чего, то из-за оконца, чтоб половником не дотянулись. А оне не слухали. Кривились, дескать, чего он понимает?

Ведьма вот другое дело.

Она, видать, совсем безрукая была, негодная к ведению хозяйства, оттого и на кухню не заглядывала, оставивши эту самую кухню в Антошкины безраздельные владения. Купчихины дочки, конечно, носу сунули да отступилися скоренько.

Это ж им не орехи щелкать, на лавках сидючи, это…

…тесто Антошка еще со вчерашнего дня поставил. Выходилось за ночь, выросло, а ныне вот и булки к месту пришлись, что с вареньями, что с сушеным виноградом, что с иными штуками, которых в кладовой было видано-невидано. Иных-то и прозваний Антошка не ведал.

Зато на вкус всего попробовал.

И удачно.

Одного разу только плеваться пришлось по-за горечи, но долго, так, что после того Антошка пробовал осторожненько, сперва нюхаючи, чего там пробует.

— Тошка, — раздался по-за окна знакомый голос. — Тошка, ты тут?

— Тут, — сказал Антошка, шею вытягивая.

Поздно-то…

И все спать пошли. Ну, как все… купцы аккурат на закате отбыли, а за ними барон с семействием и свеи — страшенные люди, Антошка лишь издаля глянул и обережным знаком осенил себя, а после, для верности, на кухне укрылся.