Екатерина Лесина - Провинциальная история

И не только порог.

Он шел. Шагал широко и уверенно, будто и дом этот, и земли, и даже сама Стася принадлежали ему. А ведьмы взяли да попятились. Вот они были рядышком и вот уже в стороне держатся.

Смотрят хмуро.

Настороженно.

И Стася не лучше. Она глядит на гостя, который остановился в трех шагах от неё и в свою очередь уставился на Стасю. И такое в его взгляде, что…

…колена она опять поскребла. Вот ведь… ведьмина сила, выходит, от комарья защиты не дает.

— Вы кто? — спросила Стася.

Высок.

Строен, если не сказать — болезненно-худ. Волос светлый, сединой приправленный, собран в низкий хвост. Кожа белая. Глаза прозрачные. Черты лица правильные, но при том само лицо на редкость нехорошее.

Неприятное.

Или это из-за выражения? На лице застыла странная смесь эмоций: откровенная брезгливость, обреченность и… решительность? Будто он подвиг совершить собирается, но какой-то до боли неприятный.

Даже отвратительный.

Но подвиг.

— Позвольте представиться, — все же гость, который Стасю рассмотрел, поклонился. Изысканно так, всем видом показывая, что только хорошее воспитание заставляет его держаться… вот так держаться. — Радожский Береслав Васильевич.

— Стася, — сказала Стася, глянув на верховную ведьму и на вторую, менее верховную, но точно знавшую, что происходит.

— Не скажу, что приятно познакомиться, однако… раз уж боги судили нам встречу, то я готов.

— К чему? — как-то вот эта посторонняя обреченная готовность Стасю совершенно не вдохновляла.

— Жениться.

— На ком? — уточнила она, подозревая ответ. И не ошиблась.

— На вас.

— Спасибо, — Стася задрала голову так, что шея заболела. Оставалось надеяться, что поза в целом получилась горделивою, а не глупой. — Но я как-нибудь без мужа обойдусь…

— Боюсь, не получится, — Радожский Береслав Васильевич поднял руку и рукав потянул, обнажая полосу запястья, по которой вился престранный темный узор.

И ведьмы за Стасиной спиной вздохнули.

Как показалось, с сожалением.

На всякий случай, Стася посмотрела на собственные руки и с немалым облегчением убедилась, что ей пока ничего-то этакого нарисовать не успели.

И не только она.

Береслав Васильевич нахмурился.

Потом еще нахмурился, ставши хмурее прежнего. И, сделав шаг, очутился подле Стаси, чтобы руку её перехватить, дернуть.

— Аккуратней, — рявкнула Стася, испытывая одно лишь желание — убраться куда подальше, и от ведьм, и от этого вот… жениха на её голову.

— Прошу простить меня за неловкость, — без толики раскаяния произнес Береслав Васильевич и, поплевав на палец, кожу потер. Это он что, решил, будто Стася, желая избежать неизбежного женского счастья, взяла и закрасила узорчик?

Ну-ну…

Он опять потер.

И еще…

— Дыру протрете, — Стася руку высвободила. — И вообще… кто вы такой?

— Радожский. Береслав Васильевич, — с некоторой растерянностью повторил наглый гость.

— Это я уже слышала. А поподробнее можно? — вторую руку Стася ему сама протянула. Пусть потрет, убедится, что никаких посторонних узоров на Стасе нет, и на том успокоится.

Глядишь, вовсе отбудет кого-нибудь другого осчастливливать.

— Князь… — ответил Береслав Васильевич.

— Поздравляю.

— С чем?

— С князем.

— Издеваетесь?

— Понять пытаюсь, — честно сказала Стася. — Что вам от меня надо.

— Договор, — он вздохнул и посмотрел Стасе за спину. Та тоже обернулась, увидев, как одна ведьма что-то другой шепчет. И вот вряд ли впечатлениями о госте делятся.

— Так, — Стася опять поскребла колено, на котором проступила характерная красная блямба свежего укуса. — Кто-нибудь объяснит мне…

— Деточка, — Марьяна Францевна всплеснула руками. — Ты только не волнуйся…

— Я и не волнуюсь.

В отличие от некоторых.

А пахло от князя конским потом и хлебом, и еще вином, кажется. Это он что, для храбрости? Оно-то, конечно, женитьба — дело серьезное, требующее немалого мужества, но не до такой же степени!

— Я понять пытаюсь, что здесь происходит…

— И я бы не отказался, — прогромыхал Евдоким Афанасьевич, из стены выступая. И при том вид имел на редкость внушительный, аккурат, как Бес, когда он решал стать больше и шерсть распушал. Шерсти у боярина не было, зато имелись шуба, шапка и посох, конец которого коснулся груди в конец растерявшегося князя. — Отродье Радожского?

— Я бы вас попросил… — князь прищурился, и на ладонях его вспыхнули искры.

— Я бы тоже вас попросила, — Стася не нашла ничего лучше, как по этой ладони хлопнуть. И ведь не обожглась, а искры взяли да погасли. — Вы не у себя дома находитесь. Ведите себя прилично…

И добавила зачем-то преукоризненно.

— А еще князь…

Князь почему-то покраснел.

Глава 52 В которой приходит понимание, отчего нельзя злить ведьму

Если вы нашли женщину своей мечты, с остальными мечтами можете распрощаться.

Народная мудрость.

Аглая знала, что рано или поздно это случится: встреча с супругом. И не то чтобы боялась… чего бояться? Мишанька ведь хороший.

Добрый.

Немного рассеянный и вовсе порой склонен к необдуманным поступкам. Но то не он сам, то друзья его, которые на Мишаньку плохо влияют.

Влияли.

Так она уговаривала себя, когда случалось провести очередной пустой вечер, ибо Мишанька обещался к ужину быть, а после передумал.

…или вот задержался.

Отбыл на три дня в поместье Кужневского, на уток охотиться, позабывши, что обещался Аглае сопровождать её к княгине Костромской, на музыкальный салон. Неудобно вышло тогда, но…

…он так искренне просил прощения. И клялся, что более никогда…

…а с живописью этой вовсе глупо вышло. Наверное, он прав, княжне Гурцеевой не пристало портреты посторонних мужчин писать. И женщин тоже, если, конечно, это не подруги.

Подруг не было.

Имелись приятельницы, из тех, с кем водиться было правильно, и они в свою очередь сочли Аглаю годною, но… разве ж это дружба, когда в глаза одно, а за спиною обсуждают?

Нет, подруг не было.

И жизни…

— Стало быть, вот ты где? — Мишанька гляделся утомленным.

Сколько он не спал?

Волновался, наверное… следовало бы предупредить его, там, в Китеже, когда все решилось. Отправиться в клуб… правда, Аглаю не пустили бы, ибо правила таковы, что женам в клубе делать нечего, но Мишаньку, глядишь, и согласились бы позвать.

— Здесь, — она уняла дрожь в руках. И улыбнулась, ласково так…

…как он её добивался!

Цветы носил.

И драгоценности, которые она сперва не принимала, поскольку было боязно. А он все настаивал, и с каждым разом подарки становились все дороже, а он настойчивей.

Стихи писал.