Екатерина Лесина - Понаехали!

- Спросите.

И он ушел.

Не сразу.

Постоял. Вдвоем стояли. Смотрели друг на друга. И корзинку держали. А потом Дурбин корзинку отдал и очень тихо произнес:

- Один ко мне прибился. Я не крал. Честно. Он сам… еще тогда, когда… через окно. Это ведь недоразумение сущее! Я не собираюсь жениться на… не на той девушке. И не на второй тоже. Я ничего-то не сделал, чтобы их… чтобы они… глупо вышло.

- Глупо, - согласилась Аглая и на сердце почему-то потеплело. Или это просто солнце, в окошко пробившееся, нагрело спину?

- Вот… случайность и только. Я… думаю, они и сами понимают. Да и кому такой зять нужен? Без дара и… и ничего-то, получается, у меня теперь нет. Кроме кота. Да и тот, считай, краденый. Не знаю, как вообще вышло… он в меня вцепился. Я отцепить хотел, а он орать… я и подумал, что верну потом. Позже. Но как-то вот… он хороший. И… и если надо, то я отдам.

- Я спрошу.

- Спросите.

Он отступил первым. И Аглая с трудом сдержала вздох. А потом себя одернула: как ни крути, но она в браке состоит. Правда, получается, что теперь брак этот и не брак, а сплошное недоразумение. Но все-таки…

- Я завтра вернусь.

- Я буду ждать.

Прозвучало как-то… не так. А он опять улыбнулся. Провел ладонью по волосам и признался:

- Я парик потерял.

- Вам и не нужен.

- Думаете?

- Они давно уже из моды вышли. И… и остальное тоже. В столице мода меняется быстро.

- Я и забыл уже. Оказывается.

Он стоял в коридоре, не сводя с Аглаи взгляда, а она смотрела на него. И совсем не так, неправильно, не как должна глядеть княжна на постороннего человека. А потом Дурбина все-таки ушел, и Аглая осталась одна.

Нет, в баню её проводили. И рубаху чистую подали, пусть и жесткую, простого полотна, но Аглая и на такую согласна была. Вспомнилось, что дома, давно, в детстве еще, она вовсе за старшими рубахи донашивала. И были они чиненые-перечиненные, и порой вовсе серые, даже после стирки казавшиеся грязными. А эта…

Платье почистят.

И… и все-то у неё наладится.

- Наладится, - сказала Аглая кошке, которая из корзинки и не выбиралась, но в ней раздулась, распушилась, занявши почти все место. На Аглаю кошка глядела устало, с упреком, мол, все-то ты глупостями маешься.

Тебе б о серьезном подумать.

Аглая и собиралась. Но уснула. И сон этот оказался на диво тяжелым, неподъемным совершенно. Она то ли бежала, спасаясь от неведомой беды, то ли спасала кого-то, но не могла спасти, а когда совсем отчаялась, то услышала протяжный плач.

Детский.

А затем стало больно. И эта боль позволила пробудиться. Аглая села в кровати, мокрая вся, будто вправду в болоте искупавшаяся.

- Это ты…

В темноте блеснули синие кошачьи очи. Ныла рука, укушенная, и Аглая потерла её, сказав:

- Спасибо.

- Уррр… - проворчала кошка, спешно забираясь в корзину. – Уррр!

И громкий её голос увяз в тишине.

Это… неправильно.

Нехорошо.

Аглая огляделась.

Ничего-то… окна темны, но так ночь на дворе. Это ведь правильно, когда ночью темно? Тишина. И… смешок.

Слева?

Нет никого. Комната мала. Тут спрятаться-то негде… и топоток раздался рядом.

- Р-р-ра! – грозно заворчала кошка.

- Что тут происходит? – спросила Аглая, чувствуя, что её сотрясает мелкая дрожь. И голова ноет. И… спать хочется, так и тянет опуститься на подушку, глаза закрыть, забраться под теплое одеяло и лежать, лежать…

Ноги коснулись чьи-то холодные пальчики.

- Кыш, - Аглая скинула с себя тень дремы и поднялась. Нащупав свечу, что оставили ей, она запалила крохотный огонек.

Застучало.

Зашуршало… в сундуках? Мыши? Нет, мыши не смеются. Этак по-детски заливисто. И не бегают, стуча по дереву босыми пятками, будто…

Вспоминай!

И Аглая вспомнила. А вспомнив, похолодела от ужаса.

Глава 9 Где очередная сказка обретает плоть

Глава 9 Где очередная сказка обретает плоть

Жизнь щедро умудряла его опытом, и на склоне лет он был уже довольно опытным неудачником.

Из жизнеописания некоего блаженного старца, о котором было известно, что на склоне лет отрекся он от суеты мирской, чем несказанно удивил супругу и двенадцать нажитых с нею детей, а также прочую многочисленную родню.

Ежи вернулся поздно, а вернувшись, обнаружил, что Стася спит. Во всяком случае, так ему сказала хозяйка, всем видом своим показывая, что исключительно по-за старого знакомого терпит в своем доме этакое непотребство.

- Не нравится она мне, - задумчиво произнес Евдоким Афанасьевич, когда почтенная вдова все же удалилась. – Не то с нею что-то, а что – не пойму… приглядись.

Это уже было не просьбой.

И Ежи глядел.

Долго глядел, пока глаза не заныли, но ничего-то не увидел, кроме этой вот краснолицой тяжелой женщины в роскошном, пожалуй, чересчур даже роскошном для вдовы, платье. Однако согласился.

С домом было неладно.

И главное, сколь ни пытался Ежи понять, что именно с ним не так, не удавалось. Будто… ускользало что-то донельзя важное.

Может, потому и не спалось? То есть в какой-то момент, после бани, его потянуло на сон. И Зверь, забравшись на колени, тихо урчал. И Ежи поддался дремоте, соскользнув в то странное состояние, когда вроде бы и разум отдыхает, но все еще не способен он отпустить тело.

Он лежал на лавке, одетый, понимая, что стоит все-таки разуться да и кафтан снять хотя бы, но не способный пошевелиться. Лежал и слушал, что старый терем, который за последние годы многажды перестраивали, что людей в нем.

Голоса.

Скрипы.

Смех чей-то. Писк и снова смех. Голоса стихали, люди унимались. И в какой-то момент стало совсем уж тихо. А сон окончательно рассыпался. Тогда-то Ежи и сел к величайшему неудовольствию Зверя, который всем пуховым перинам предпочитал хозяйский живот.

Впрочем, кот и сам отряхнулся, потянулся и громко проныл:

- Мр-ряу!

Голос его в ночной тишине прозвучал резко.

- Тише, - сказал Ежи.

- Мурр-яу! – пропел Зверь еще громче и подошел к двери, толкнул её лапой. – Урм-мяу!

- На улицу? Сейчас выпущу, - Ежи сам открыл дверь и, ступив за порог, едва не задохнулся, до того тяжелым спертым оказался в коридоре воздух.

И пахнет так… нехорошо.

Этот запах и заставил насторожиться. А еще тишина: слишком уж тихая, вязкая, какой не бывает в живых домах.

Кот затрусил по коридору, и Ежи оставалось идти следом.

Он и шел, одновременно пытаясь сладить с собственною силой, которая вдруг ожила, откликаясь на то, что пряталось в доме. А оно было.

Живое?

Мертвое?

Ежи почти понял, когда оказался перед окном, на котором и выплясывал Зверь.

- Может, по лестнице все-таки? – поинтересовался Ежи, но окно отворил, благо, сделаны были они недавно, на новый лад, а потому и открывались просто. Кот молча выскользнул в темноту, откуда донеслось приглушенное: