Илья Кнабенгоф - Слипер и Дример

Резкий свет пробился сквозь его, Артемия Феоктистовича Шматко, веки. Бухгалтер потянулся было сладко, а затем подскочил, словно ужаленный Страстной Напастью. Руки-то его были на руле! О, Великий Тутытам!

«Я уснул за рулём!» – пролетела пикирующей Белкой-Парашютягой первая его мысль.

«Я жив!» – пронеслась вслед за ней Белкой-Дельтапланерюгой вторая.

«Ура!» – тут уже чёткий и цепкий бухгалтерский мозг взял всё под свой неусыпный математический контроль. Быстро обежав вниманием ноги-руки, мозг констатировал, что управление машиной в полном порядке. И неторопливо, последними в очереди, распахнулись глаза.

– Кутунгескэ джаляб! – неожиданно для самого себя заорал Артемий Феоктистович на чужестранном ему, далёком языке.

Кругом простирались горы. Да такие, что ему, рядовому бухгалтеру, жившему в комнатах Буркиной Фасо, и не снились никогда. Снежные вершины сияли, словно намытый хрустальный сервиз в серванте его бабушки. Дорогой читатель, чему удивляться? Все бабушки вселенной одинаковы. Во всех сервантах всех галактик стоят одни и те же хрустальные сервизы. Биллионы сервизов. Биллионы бабушек. И по всей вселенной вторые намывают и стерегут первых в биллионах сервантов. Памаги-и-ите!

– Вай Дод! – заорал Артемий и переключился на родной планетарный язык: – И куда дальше?! И как мне вернуться домой? И где я? И сколько нас тут?

Но горы молчали. И высились вокруг, словно грозные пограничники, поймавшие наконец-то нарушителя государственных пределов с полными карманами жевачки. Мало того, где-то в глубине бухгалтеровского мозга некто противным кошачьим голосом запел: «На границе тучей ходит бурый, край утробой мишиной помят…».

Артемий Феоктистович поёжился в сюртучном пиджмаке и сжался утробой.

– И как же это я пролетел селение-то? Иб ту ю мэ мэ! Никто ж не остановил. А главное, никого не сбил, не задел. Вах-вах, чудо-то какое! – Он кудахтал о своём несбывшемся ДТП, но вдруг резко сник. И припомнился Артемию странный сон, виданный им вроде как только что. И каким-то непонятным, но вполне ощутимым образом Феоктистыч почувствовал, как многие и многие детали чего-то несусветно большого и великого сейчас очень быстро складываются в одну цельную и вполне конкретную картину. Ум отказывался это объяснять, но душа всё поняла и затихла в предчувствии. Да, дорогой Артемий Феоктистович, бухгалтерский ум не был знаком с механизмом срабатывания системных узлов закона кармы. А душа это знала очень даже хорошо.

– Чё делать-то? – задал он знаменитый риторический вопрос всех племён и народов.

Даже тормозить в таком месте было жутко. Артемию казалось, что если он остановит машину и выйдет на дорогу, то окружающая чужая реальность сразу обретёт свою настоящесть, и тогда уж никуда будет не деться. Его бухгалтерский разум ещё надеялся, что все эти горы – просто яркий и болезненный сон, и что морок вот-вот растает. Но кошмар о грозных горах-пограничниках никак не желал таять. Они как бы говорили Артемию Феоктистовичу: «Что ж мы, мороженое какое-нить там дешёвое? Пломбир, что ли, мы тебе? Крем, понимаешь, брюле? С какого-такого перепугу нам таять? Алё, гараж, здесь не кондитерская!»

Бухгалтер хотел протереть глаза указательными пальцами, но руки были заняты проклятым рулём. Решение остановиться Артемий принял внезапно и единогласно, ибо никто не возражал. А и некому было. Наш горе-бухгалтер в этом кошмаре кочумал совсем один. Он выбрал на горном серпантине поворот поплавнее и, сбавив ход, прижался, насколько было можно, к воображаемой обочине. Покрышки прошуршали по мелкому песку и остановились. Открыв дверь, Артемий Феоктистович вывалился на дорогу, тяжело дыша. Он наконец-то дал волю своему неуёмному желанию протереть глаза, но, увы, сие ничего не изменило. Магическое действие, столь часто спасавшее в детстве от случайных мелких галлюцинаций, здесь и сейчас не возымело никакого результата.

– Йоп! – сел Артемий Феоктистович на земельку. На ум ему почему-то тоскливо пришёл кот Василий, оставшийся где-то далеко дожидаться его, Артемия, прихода домой. И не менее тоскливо он вспомнил о ничего не подозревавшем, мирно сопящем сытым сном волосястом мухолове.

– Кхм! – вдруг сухо кашлянул у него над ухом кто-то.

– Ааааааа! – заорал дурным голосом от неожиданности Артемий Феоктистович и громко пукнул, и теперь для него уже было совершенно непонятно, то ли стесняться своего пукания, то ли пугаться внезапного кашля. Он махнул на всё рукой и просто с отчаянием в глазах взглянул себе за спину.

А там стоял всё тот же странный худощавый дядька с развевающимися выбеленными волосами, одетый в нелепую оранжевую жилетку.

Дядька этот кивнул головой, вертя кренделями снятую фуражку. Он всё так же улыбался. Затем, выпрямившись по стойке «смирно», он вскинул руку в локте и ловким артистическим движением пальцев перевёл свои наручные часы на пять часов с тремя четвертями вперёд. Артемий Феоктистович с ужасом заметил, что дядька стоит на дороге в потёртых войлочных тапочках без задников.

– Блин с компотом! Шайтан-оглы! – попятился бухгалтер.

– Ну что вы! Не нужно громких чужих имён! – Дядька с фуражкой по-отечески залучился морщинками.

Бухгалтер вдруг заметил то, что его больше всего пугало в облике незнакомца. На носу у дядьки сидели жуть наводящие круглые очки с абсолютно мутными стёклами. Стёкла эти были то ли зацарапаны до непроглядной степени, то ли сделаны специально чернюще-дымчатыми. Впечатление окулярчики эти оставляли неприятное. Казалось, будто глаза у собеседника были слепы и безучастны.

– Лучше не стоит, – заметил как бы невзначай дядя.

– Чего?

– Очки мне снимать не стоит, – так же спокойно ответил дядя. – По крайней мере, пока что.

– А, ну ладно, – уже более мирно заговорил Артемий Феоктистович. – А где я?

– От тебе и на, началась скукота. Антракт веселию…

– А чё, а чё?

– Да ничё! Антракт у тебя намечается в судьбинушке, вот чё! Остановка на кармической магистрали. Полустанок на Пути Дао. Перекур в Дхарме.

– Это что ж, под статью?!

– Слышь, Артемий, у меня фуражка зырь какая. Ни тебе кокард, ни ярлыков. Стало быть, в роду карательных войск и наказательных учреждений не значусь. Мне фуражка эта досталась от одного пьяного матроса. Он со мной поспорил, на кон её поставил и проиграл. Светила на фуражке ентой ещё и морская кокарда, красивая такая, с якорем, но где-то среди звёзд потерялась.

Артемий Феоктистович окончательно слетел головой с трансформаторов, ибо идея о потерявшейся в космосе среди звёзд морской кокарде была выше возможностей его слегка подвисшего личного встроенного компьютера, который медиками обозван скучным и холодным словом «мозг».