Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

— Не скромничай. — Шут бросил на меня скептический взгляд. — Ты мог бы выложить все, что знаешь. И о чем догадываешься. Так нет же, удержался. Пожертвовал собой ради других. А это ведь и есть подлинный героизм, Невпопад. Любой отец на моем месте гордился бы таким сыном.

Вот уж это он зря сказал. Мое терпение лопнуло. И на корточки присел рядом со мной тоже напрасно. Я изо всех сил двинул кулаком по его мерзкой физиономии, и раздавшийся при этом хруст прозвучал в моих ушах сладчайшей музыкой. Шут опрокинулся на спину и растянулся на полу.

— Поздравляю, теперь и у тебя нос сломан! — сказал я ему, не скрывая злобной радости. — Одному богу известно, сколько раз мне довелось испытать подобное удовольствие!

Я склонился над ним, и он инстинктивно прикрыл ладонями лицо. Думал, я еще ему добавлю. Знаете, прежде я наверняка так бы и поступил. Прежде я не задумываясь придушил бы его голыми руками. Но теперь…

Теперь я себя чувствовал слишком усталым, слишком опустошенным.

С меня довольно было вида крови, сочившейся из его поломанного носа. Здорово я ему врезал. Кровь текла обильно. Приятно было убедиться, что руки мои по-прежнему сильны и удар получается что надо. Откинувшись назад, я привалился к стене.

— И это все на сегодня? — спросил Одклей.

— Тебе мало? Так только скажи, я добавлю…

— Нет, что ты… Этого вполне довольно… Просто… любопытно…

Мне успело уже порядком надоесть его общество. Но все же ради поддержания разговора я вяло поинтересовался:

— В каком смысле?

— Твое мировоззрение изменилось, Невпопад, кругозор расширился. Ведь еще несколько лет назад, случись нам с тобой встретиться, ты бы на этом не остановился. Лупил бы меня до тех пор, пока дух из меня не вышиб бы. Потому что ненависть ко мне была для тебя едва ли не смыслом жизни. Главным мотивом всех твоих поступков.

— Ты себя переоцениваешь, — буркнул я.

Он продолжал спокойным и уверенным тоном, так, будто не расслышал моих слов:

— Но теперь ты стал частью куда более прихотливой конструкции, более сложного замысла высших сил, в сравнении с которым я сделался для тебя чем-то весьма незначительным, не стоящим внимания. Желание мне отомстить перестало быть смыслом и главной целью твоего существования.

Я помотал головой и неторопливо произнес:

— Ты — трус, который изнасиловал мою мать, который скрывает свой ум под личиной придурковатого шута. Поверь, Одклей, ты всегда был и останешься малозначительной личностью.

Он собрался было возразить, но лишь рукой махнул. Поднялся, прошел в угол камеры… Я с любопытством за ним наблюдал. Вот он нажал на едва заметный выступ в стене, и толстая кладка внезапно раздалась в стороны. Проем, который при этом возник, был довольно узким, но мне и Одклею наверняка удалось бы, хотя и не без труда, сквозь него протиснуться… Шут повернулся ко мне и жестом предложил выбраться из застенка. Видя мою нерешительность, он кивнул со словами:

— Давай лезь первым.

— Нет уж, после тебя! — возразил я.

Он пожал плечами и через мгновение скрылся в проеме. Только я его и видел. Я бросился следом за ним.

Потайной ход сначала был таким узким, что я принужден был отталкиваться от земли здоровой ногой, с трудом продвигая туловище вперед, но потом он внезапно расширился. В просторном коридоре меня поджидал Одклей. В руке он держал фонарь. Когда я приблизился к нему, шут осветил участок пола, на котором лежал… мой посох. А рядом находились и еще кое-какие мои вещи. Я просто глазам своим не верил: тут был в числе прочего и пояс с драгоценностями и деньгами, которые я получил от Астел. Шут вряд ли догадался пошарить внутри, в карманах…

— Забирай свои сокровища, — велел он мне. — Нам надо торопиться.

— Куда?..

— Не мешкай. Думаешь, мне дешево обошлась «забывчивость» стражников, которые «запамятовали», что я пришел тебя навестить? Полагаю, нам лучше не искушать судьбу, ведя себя так, будто нам принадлежит все время на свете.

Я счел его доводы вполне убедительными и, подхватив с пола свои пожитки, устремился вслед за ним к выходу из туннеля. Шут брел по подземелью молча. Я тоже не говорил ни слова. О чем нам было беседовать? Все самое важное мы успели уже сказать друг другу.

Туннель вдруг уперся в толстую стену, и я решил было, что Одклей вздумал меня разыграть, подразнить возможностью выбраться на свободу, я готов был счесть эту прогулку по подземелью одной из его мерзких шуток, но он приподнялся на цыпочки и снова надавил ладонью на один из камней в кладке. Стена бесшумно скользнула в сторону, и в ноздри мне ударил свежий ночной воздух. Я вышел наружу, под небо, усеянное звездами. До чего же тихо было вокруг!

— Мне, право, жаль, что твоей матери больше нет на свете, — с сочувствием проговорил он. — Ты… заинтересовался шрамами на щеке у Меандра. Думаешь, это он ее?..

— Не знаю, — вздохнул я. — И возможно, мне так и не доведется найти ее убийцу, поквитаться с ним. В последнее время мне все чаще кажется, что знать о чем-то бывает даже тяжелей, чем оставаться в неведении.

Одклей остановился в проеме и, похоже, выходить наружу не собирался. У ног его я заметил какой-то сверток. Он наклонился, поднял его и протянул мне:

— На случай, если окажется, что это был он… ну, или любой другой мерзавец, которому ты решишь отомстить… Я хочу быть уверен, что ты попытаешься его одолеть не голыми руками. И не безоружным выйдешь на свободу, в широкий мир. Смекалки и посоха тебе будет маловато для того, чтобы в нем уцелеть.

— Но пока что мне это неплохо удавалось.

— Тебе просто везло. Но лучше не рассчитывать на одну лишь удачу. Держи.

Ткань, в которую было завернуто нечто продолговатое, оказалась очень плотной и прочной. Я развернул сверток. Внутри оказался меч. Я стал внимательно разглядывать его. В лунном свете блеснула сталь клинка. Рукоятка была очень удобной, как раз по моей ладони, а на конце ее красовалась металлическая голова какой-то птицы с клювом, раскрытым в торжествующем крике. Возможно, феникса…

— Это полуторный меч, — пояснил Одклей. — Им можно орудовать, удерживая рукоятку одной или двумя руками, как удобней. Будет зависеть от того, держишь ли ты в правой руке посох или они у тебя обе свободны. Этот меч как раз тебе под стать.

— Почему?

— Потому что его еще называют «бастардом».

— До чего ж остроумно, — хмыкнул я. И внимательно взглянул на ткань, которую по-прежнему держал в руке. Расправил ее, повесив меч в ножнах на пояс. На прямоугольном куске полотна было какое-то изображение.

Я его как следует разглядел в лунном свете. И прямо-таки опешил: это оказался мой портрет. Мой собственный! Только выглядел я значительно старше своих лет, в волосах проглядывала седина. И еще, у меня отсутствовало одно ухо. Я опирался на рукоятку того самого меча, который только что получил от шута, сидя на… троне!