Андрей Ильенков - Флудий & Кузьмич

– Так я же и говорю, – продолжал председатель, добавив едва уловимые басовые нотки агрессии, – вы по любому, рано или поздно, улетите отсюда к себе домой или ещё куда-нибудь – к чертям собачьим, а Надежда Ивановна – останется, как всегда, у разбитого к…корыта. – Она и так, бедная, в жизни с всякими залётными да непутёвыми намаялась по своей бабской доверчивости, – ещё немного повысив голос, окончательно подтвердил он мои худшие ожидания в связи с однозначной трактовкой слова «Надежда».

– Слушай, как там тебя?! – выпалил я, окончательно осознав, что этот мерзкий хам, сам того не понимая или что ещё хуже – намеренно своими намёками оскорбляет Наденьку за которую я готов был любого порвать на парсеки.

– Борис… – как-то потерянно ответил он.

– Так вот! – добавил я стали голосу уязвлённый ещё и тем, что это гнусное, метр с кепкой недоразумение в моём лице до кучи оскорбило ещё и цивилизацию, контролирующую почти треть видимой части Вселенной, – последний раз предупреждаю – иди ты отсюда лесом от греха, а не то – я за себя не ручаюсь!

Вы, как никто знаете Мудриус, как мне претят оскорбления, брань и уж тем более – насилие, хотя мне ничего не стоило в секунду растворить эту зловредную особь в прах на нулевые нейтрино, а затем законсервировать её на молекулярном уровне до решения особого комитета ВВС; даже столь ненавистная мной инструкция допускает эту крайность в случае чрезвычайной опасности миссионеру со стороны изучаемых объектов. Но ещё раз повторюсь как для вас, так и для неведомых мне читателей, которые возможно когда-нибудь проникнутся драматизмом описываемых событий, что я – Флудий Аквинский, как бы мне не было тяжко и телом и духом – никогда не использовал знания против личности, какой бы низкой и ущербной она не была.

– Ну, ведь вы же её поматросите и бросите, а я всю жизнь Наденьку люблю – отступитесь, не губите! – не унимался председатель, в котором, так же как и во мне со всей очевидностью разгоралось яростное пламя слепой, бессмысленной и безудержной ревности для меня нового, а потому и почти бесконтрольного чувства.

– Всё! Моё терпение лопнуло! мало того, что ты, никчёмный, низменный человек, влезаешь своим грязным языком в наши сугубо личные отношения, так ты ещё…

– Да чего вы… ты мне сделаешь?! инженер залётный…подумаешь…корочки у него…может они липовые, я твоему н…начальству напишу…и ещё к…куда следует! – в свою очередь грубо прервал меня, потерявший страх председатель.

– Ну, амёба плешивая – вешайся! – и я, начал сосредотачивать в себе энергию с тем, что бы, не причиняя разбушевавшемуся оппоненту физического увечья, для начала телепатически парализовать его чувства.

– Федя! Феденька! – вдруг раздался за взмокшей от напряжения, спиной, умоляющий голос Наденьки, – не трогай его, пойдём домой! Милый…- уже гораздо тише добавила она, подбежав и обняв меня, защищая своим тоненьким тельцем мою напрягшуюся плоть от чрезмерно возбуждённого председателя.

Если и есть Бог, а по нашему – Святая Бесконечность, то сегодня ко мне она явилась в образе Наденьки, которая упасла душу от греха, ибо техника нейтрализации угрозы, хоть и «отточена» нами почти до совершенства всё же существовала не нулевая вероятность летального исхода, а этого я бы себе никогда не простил…

И мы, повинуясь некой неведомой силе вложенной в уста Наденьки и в самый её образ, мгновенно прекратили весь этот сыр-бор и разошлись в разные стороны, ни проронив более, ни слова между собой, и даже, ни разу не обернувшись и не взглянув друг другу в след. Конечно, удаляясь от места несостоявшегося «поединка», каждый из нас нёс в себе пусть и тлеющие, но ещё обжигающие сердца и нервы угли, но их жар был основательно и бесповоротно потушен Надеждой, её выбором…

– А может, пойдём, Наденька, как вчера погуляем? – сказал я, как ни в чём не бывало, подойдя к калитке, но по её глазам понял, что сморозил очередную глупость.

– Ты с ума, что ли сошёл? – строго возразила она интонацией, не требующей разъяснения: и так дескать ясно что после того что случилось нормальные люди по домам сидят.

– Сойдёшь тут…- особенно не возражал я, про себя добавив: «с вами, ребята, не соскучишься – мало того что всей деревней насквозь видите, так ещё и на «залётных» как дикие бросаетесь».

– А я тебя предупреждала – не связывайся с Борькой – дурной он, – опять словно отсканировала мой мозг, ответила Наденька, – если б не папа…

– А причём тут твой отец? – опять я начал удивляться, перебив Надежду до этого, твёрдо дав себе слово ничему уже более не удивляться.

– Так это он мне сказал, что вы драку затеваете: беги, говорит, доченька, спасай своего, а то завтра его распрекрасное лицо, возможно, никакие чёрные очки от фонарей не спрячут, а у вас, мол, дело какое-то важное на зорьке намечается, может тебя, олухи бестолковые и послушают.

– Стоп! А он то, каким боком узнал, что я с тобой… того? а впрочем, чего это я спрашиваю…- подловил я себя же на только что данном слове впредь ничему не удивляться, – и что ж теперь делать? – реально озаботился я сложившимся положением дел.

– Не знаю, пойдём в дом, а там видно будет, – лаконично отрезала она и, как ребёнка, за руку повела меня к крыльцу.

«Мудро» – заметил я для себя. – В самом деле, чего заранее паниковать и впадать в уныние, если нам неведома реакция Кузьмича; и потом: в конце концов – мы что мешок муки украли? – нет, напротив – признались друг другу в чистом и прекрасном чувстве – любви, а в ней не может быть криминала, ибо она изначально – свята».

Войдя на крыльцо, Наденька тут же пошла к Машеньке в дом; я же, проводив её растерянным взглядом, неожиданно для себя ещё раз поздоровался с егерем, который хмурым сидел за столом и о чём-то сосредоточенно думая, густо расточал аромат самосада.

– Виделись, – резонно заметил он, и начал основательно гасить недокуренную козью ногу об импровизированную пепельницу из-под консервированных бычков в томате, – ну, что скажешь…инженер-конструктор…

– А что сказать-то? – вновь бестолково впал я в ступор недопонимания текущей напряжённой атмосферы, сильно гнетущую душу Кузьмича.

– Ну, не про Бориску же убого я тебя, Федь, спрашиваю: мне на него наплевать, растереть и забыть…- весьма резко ответил егерь, пристально вглядываясь мне в глаза.

– Так вы…ты…про Наденьку? – спохватился я, сбиваясь от нахлынувшего волнения.

– А то про кого же! мне, если честно, Фёдор Фомич, и твои эксперименты в сравнении с судьбой дочки – дело десятое, хотя и интересное.

– Так у нас с Наденькой, Надеждой Ивановной то есть – всё серьёзно, хоть у неё спросите…спроси, – так и не смог я подавить в себе волнение одновременной торжественности и ответственности момента.