Сергей Бережной - Моривасэ Моногатари

Однако уже во время двухминутной остановки в Калуге одиночество самурая было самым благополучным образом нарушено — в купе появился отвлеченного вида молодой человек, в котором самурай Цюрюпа Исидор с первого взгляда опознал последователя медитативной практики «передозиро». Молодой человек, не произнеся ни слова, уселся напротив самурая, откинулся на мягкую диванную спинку и принялся спать, одновременно же разглядывая самурая самым внимательным образом.

Так они и ехали втроем — самурай, дорожный Будда и молодой человек, которого мы для краткости будем называть просто Передозиро.

Дорожный Будда, удобно расположившийся на столике купе, получил редкую возможность насладиться сравнением двух равно парадоксальных мировосприятий.

Самурай Цюрюпа Исидор, сидевший по правую руку от Будды и лицом к Киеву, мог служить материальным воплощением общественно-значимых добродетелей. Свою собственную жизнь он тщательно уравновешивал служением, которому придавал очень большое значение. Он неизменно следовал Бусидо, правомерно видя в нем не цель своего существования, но именно достойный себя Путь, который приводил его бытие к гармонии с окружающим миром. Правда, окружающий мир далеко не всегда был в восторге от того, какой образ жизни вел самурай. Временами мир принимался самурая Цюрюпу Исидора окружать довольно навязчиво. Он требовал, чтобы самурай ходил на выборы голосовать за неизвестных ему людей, одевался в неудобное для поединка платье гайдзинов и соглашался, что даже самый великий мастер меча не выстоит против полудурка с пистолетом. Почему-то именно полудурок с пистолетом был самым любимым аргументом тех, кто настойчиво склонял самурая к обыденности.

Но даже признавая, хотя и с оговорками, значимость этого аргумента, самурай Цюрюпа Исидор никак не желал перед ним капитулировать. По его представлению, мир был достаточно ранообразен, чтобы в нем уживались и придурки с пистолетами, и великие мастера меча. Разнообразие было было естественным свойством его мира и давало самураю свободу, необходимую для достижения гармонии между его внешним и внутренним пространствами.

При этом, что существенно, думал дорожный Будда, самурай Цюрюпа Исидор считал свое внутренее пространство частью пространства внешнего. Обычное и почти безвредное заблуждение.

Передозиро, сидевший по левую руку от Будды и спиной к Киеву, являл собой другую крайность. Весь внешний мир, который являлся ему через приличествующие человеческому существу органы чувств, он считал плодом своего в высшей степени изобретательного воображения. С его точки зрения, самурай Цюрюпа Исидор, дорожный Будда на откидном столике, аромат благовоний, само купе и даже Киев, куда они все направлялись, на самом деле были тривиальными глюками, предназначенными исключительно для пассивного созерцания и не требующими от Передозиро какой бы то ни было реакции. Обычно он получал удовольствие от представавших перед ним видений, а если удовольствие вдруг уменьшалось и сходило на нет, Передозиро знал верный способ вернуться к норме.

С другой стороны, думал дорожный Будда, при всем своем раскачанном воображении Передозиро совершенно не в состоянии представить, что самурай Цюрюпа Исидор на самом деле существует и едет с ним в одном купе. А ведь это очень печальное заблуждение. Разве оно не обедняет его мир? Не вопрос...

Потом дорожный Будда сосредоточился на себе. Люди, которые считают, что весь мир находится в сознании Будды, тем самым бездумно обедняют и мир Будды, и свой собственный. Если все находится в сознании Будды, выходит, что мир ограничен Буддой, а из этого следует, что Будда склонен ограничивать мир самим собой.

Какая бредятина, подумал Будда. Они что, утверждают, что я похож на этого Передозиро? За что боролись? Я им коаны, а они переделывают их в лозунги. Ну ни фига не врубаются, что нельзя мир и Будду уложить в конечное число слов.

Тут дорожный Будда поднял взгляд на автора, который тщетно пытался изложить его размышения конечным числом слов, и совсем уж собрался его раздумать, но поезд как нельзя более вовремя остановился в Середине-Буде и в купе ворвались воины клана Тамо-Дзиннэ. В течение целого часа они целенаправленно искали в купе коллекционные иракские динары и другую валюту, интересовались имеющимися у пассажиров продуктами питания, перебирали документы, усиленно имитируя грамотность и знание подходящих к данному случаю законов. Передозиро они не замечали, поскольку были всего лишь развлекавшими его глюками. Дорожного Будду они проверили со всех сторон, но тайников в нем, конечно, не было и быть не могло. В итоге Тамо-Дзиннэ так и ушли ни с чем.

Вот пример чисто материального мышления, горько подумал дорожный Будда. Для Тамо-Дзиннэ существуют только вещественные воплощения их желаний. Представить себе, что грани между духом и материей нет, они не в состоянии...

Тут дорожный Будда захотел отдохнуть и намекнул автору, что хорошо бы ему закруглиться. Автор успел только сказать, что провезенные через границу в сознании Будды коллекционные динары были доставлены по назначению, а полученная взамен господином Мосокавой памятная монета в честь Балаклавского сражения оказалась фальшивой.

Должно же было хоть что-нибудь в этой истории пойти не так.

Однажды господин Мосокава приказал самураю Цюрюпе Исидору, как самому теоретически подкованному представителю клана, отправиться на телевидение и принять участие в ток-шоу о росте популярности японской культуры.

— Ты у нас, вроде, отличник боевой и политической, — благосклонно сказал господин Мосокава. — Вот и объясни им, как и что. Цитаты приведи. А то я в прошлый раз сморозил, что Сёко Асахара — великий японский композитор... Само как-то вырвалось... Тьфу, гадость какая... В общем, не подведи. Положительный образ создай. Учти, пойдешь один, без прикрытия. Будешь, как водится, при оружии, но чтобы применять — ни-ни! Подготовься как следует. Конспекты там, медитация, все такое.

И взмахнул веером.

Самурай Цюрюпа Исидор церемонно поклонился, поднялся на ноги, задумчиво покинул покои и отправился домой — готовиться.

На следующий день он отправился в Останкино и, привычно прорвавшись через несколько постов вооруженной охраны, добрался до нужной студии.

Ток-шоу получилось, по мнению самурая, совершенно пустым. Сначала говорили про суси, Мураками и карате. Суси, сбиваясь, все время называли сушами (по этому поводу мудрый наставник Кодзё когда-то грустно пошутил, что с точки зрения русского, Япония — это одна шестая часть суши и пять шестых частей саке), про Мураками говорили, что без введения им темы овец японская литература осталась бы непонятна массовому читателю, а карате сначала показывали, а потом обсуждали два писателя, которые когда-то написали две взаимоисключающие биографии Хираока Кимитакэ и считались теперь большими знатоками японских воинских традиций. В конце концов эти писатели заспорили о событиях 1970-го года, да так, что забыли о карате и принялись наносить друг другу ни с чем не сообразные удары по репутации и внешнему облику.