Юлия Федотова - Свет. Испытание Добром?

– Все-все, уже прячу! Не надо смотреть!

Йоргена пугали нервные реакции Мельхиора, он не привык иметь дело с такими чувствительными людьми… С другой стороны, философские книги учат, что слабость может порой обернуться силой, недостаток – достоинством и пользу можно извлечь из самых неожиданных обстоятельств, к примеру, из особо тонкой душевной организации молодого хейлига.

– Мельхиор, – он обращался к юноше уважительно, оставив «Хенсхена» для родных, – если это тебя не слишком расстроит, попробуй припомнить свои видения. Не подсказывали ли они тебе, как скоро наступит Свет? Будет это в ближайшие дни или спустя долгие годы? Хотелось бы знать, сколько времени у нас осталось.

Тот покачал головой:

– Увы, ваша милость. Это были всего лишь зрительные образы, очень ясные, буквально осязаемые, но не дающие ни малейшего представления о сроках. Хотя… Те, в которых мне грезились сожжения, воплотились в жизнь очень скоро, очень… – Он совсем сник.

– Мельхиор, прошу, называй меня по имени, ведь мы однажды чуть не стали родней! – в который раз уже взмолился Йорген.

Втайне он был рад возможности сменить тему. Не надо было вообще заводить этот разговор, ругал он себя.

– А мне думается, все не так безнадежно и некоторый запас времени у нас есть, – вмешался Легивар. – Судите сами. Чтобы в мир пришел Свет, в нем должны быть уничтожены все колдуны до единого. Верно?

– Верно, – осторожно подтвердил хейлиг. – Именно так учил Луциан: нечестивые души не должны его осквернять.

– Но до этого, согласитесь, очень далеко! – развивал свою мысль маг. – Еще не все страны Запада попали под влияние новой ереси, не все наши колдуны выловлены и убиты – мы сами тому живое подтверждение. А на Востоке в Дев Небесных не верят вовсе, зато колдунов там пруд пруди, они пользуются большим уважением у власти и у народа – еретикам будет сложновато добиться своих целей. То же самое можно сказать о гномах, светлых альвах и других расах, их еретики, похоже, вовсе не принимают в расчет…

– Луциан учил, что у них нет души, – заметил хейлиг.

Желтые глаза Йоргена стали круглыми от удивления.

– Души нет?! Как это? А что есть?

– Не знаю… – смутился Мельхиор. – Я не догадался спросить.

– Напрасно. Надо было уточнить, – осудил ланцтрегер. И задумался. – Что же получается, если я наполовину нифлунг, так у меня и душа не целая, а только ее половина? Странная теория, правда?

Легивар ухмыльнулся:

– Ты только теперь это заметил? Остальные их постулаты тебе странными не показались?

– Ах, не придирайся к словам, я и без того расстроен, – поморщился предполагаемый обладатель половинной души, предположение это его почему-то сильно задело. Впрочем, он тут же повеселел – в голову пришла очень приятная мысль. – Знаете, что получается? Мы можем не опасаться, что Свет застигнет нас врасплох. Легивар – маг, я изучал тайные науки в худшем их проявлении (он имел в виду не академические дисциплины, а мрачное колдовство нифлунгов), да и Мельхиор по природе своей имеет склонность к колдовству. Пока хоть один из нас жив – худшего не случится.

– При условии, что все наши выводы верны. – Кальпурций Тиилл был настроен не столь оптимистично.

– Будем надеяться на лучшее, – сдержанно ответил Легивар, он очень не любил, когда его умозаключения кто-то, пусть даже добрые друзья, подвергал сомнению.

– Я стану молить Дев о милости! – горячо, хоть и немного невпопад обещал молодой хейлиг, и маг кивнул ему благосклонно:

– Что ж, это лишним не будет. Молись.

Первые дни пути вышли ничем не примечательными. Дорога шла по землям ландлагов Штрандхейм и Оберзее, самых мирных и благополучных в Эренмарке (насколько вообще можно вести речь о мире и благополучии в военные годы). Сюда не смогли дойти основные силы Тьмы, разорившие север Норвальда, здесь не было голода и гнилой горячки, долгие годы мучивших Моосмоор. Добрые боги сохранили эти края почти в том виде, каковой был присущ им до наступления темных лет: опрятные городки и селения, тучные поля, хорошие дороги. Не было и признаков южной безалаберности: все кладбища и даже одинокие могилы были обнесены новыми кирпичными или сланцевыми оградами. На всех перекрестках стояли столбы с охранными символами против гайстов. При каждой сельской управе имелась казенная серебряная чаша для выявления вервольфов, и альтесты не позволяли себе долотом откалывать от нее кусочки на продажу. О том, чтобы на дубах не болтались бесхозные висельники и по канавам не валялись непогребенные трупы пьяниц, и говорить не стоит. Образцовый порядок царил в западных ландлагах; его милость Йорген фон Раух остался доволен увиденным, и несколько местных чинов Ночной стражи были представлены к повышению.

Это ему, конечно, Дитмар подсудобил. «Ты все равно мотаешься по стране без дела, – сказал он (да, так прямо и сказал: «без дела» – хватило же совести!). – Давай оформим это как инспекционный рейд. На юге ты уже был, теперь проверишь состояние службы в западных и северных гарнизонах, и будет у нас сделано большое дело, и фон Оттер от нас отвяжется…»

Махтлагенар Вальгунт фон Оттер состоял в чине командующего войсками, ему же подчинялись обе стражи, Дневная и Ночная. Правда, ввиду особой значимости личный состав столичного гарнизона Ночной стражи особым указом был переведен в непосредственное подчинение его величеству. Тем не менее вся отчетность по-прежнему шла через его светлость, и Йоргену фон Рауху, а потом и брату его Дитмару такое положение вещей сильно отравляло жизнь. (Правда, если бы кто-то спросил фон Оттера, то услышал бы, что это ему отравляют жизнь братья фон Раух, потому что еще ни одной бумаги они не удосужились сдать вовремя.)

– Нет, можно подумать, это мне лично надо! Кто из нас двоих начальник Ночной стражи? Я, между прочим, тебя замещаю временно, с меня спрос невелик. А ты однажды наживешь неприятностей. – Заметив, что Йорген капризно морщит нос, Дитмар перешел от уговоров к давлению. – Тебе что, так трудно пару донесений написать? Рука отсохнет?

Да, вот именно это и было для Йоргена самым трудным! Не боялся ланцтрегер Эрцхольм ни холода, ни темноты, ни тварей ночных – боялся как огня казенных бумаг: отчетов, докладов, списков, описей, служебных записок. Они тяготили его, огорчали и утомляли, лишали вкуса к жизни. Ему проще было против десятка шторбов выйти в одиночку, чем сочинить очередной отчет, честное слово!

Говорят, еще совсем недавно, при Хагене Мудрейшем, такого не было, чтобы на каждый чих бумагу кропать. Стоила она в ту пору дороже, что ли, поэтому не тратили ее понапрасну, докладывали устно, как и подобает людям благородным, и верили друг другу на слово, без печатей и подписей. А при молодом Видаре вдруг завелась эта канцелярская мода, и пошло, и пошло с каждым годом все больше, впору специальную команду писарей при гарнизоне содержать, один не справляется уже… Скорее всего, виноваты в этой беде города. Это они стали ставить на реках особые мельницы, выделывать бумагу из старого тряпья, вот она и подешевела… Сжечь, что ли, их все? Не города, конечно, бумажные мельницы. Придумать, будто они привлекают особо вредную породу гайстов, и спалить под шумок. Или тайно подослать верных людей, а свалить все на еретиков, якобы это они усмотрели в бумажном производстве колдовскую суть…