Вад Капустин - Полковнику нигде…

Из штаб-квартиры ООМ за безумными, как ему казалось, выходками партийцев с ужасом и опасливым восхищением наблюдал Фор-Е-Мейл. Несклонный к решению насущных проблем военным путем, сиртан никак не мог понять, чего же хочет добиться таинственный Манья. Но выдать свою неосведомленность сиртан не мог. Предполагалось, что партия действует под его контролем.

На все вопросы многочисленных делегаций владыка, с каменным лицом, давал один и тот же стереотипный ответ:

— Можете не беспокоиться. Все под контролем.

Дипломаты понимающе кивали и успокаивались. Все подозревали, что именно Фор-Е-Мейль, бывший безопасник Квам-Ням-Даля, спонсировал появление скандальных фильмов, дав, наконец, ход имеющейся у него в запасе секретной информации.

Самому новому руководителю объединенных миров тоже очень хотелось обрести уверенность в том, что события действительно под надежным контролем. Не мог же сиртан в самом деле признаться, что не только не ведает о дальнейших планах партийного вожака, но даже и не знаком с ним лично. Эту проблему срочно нужно было уладить. Владыка собирался прибегнуть к помощи Ай-Вана, который, мелькнув в кулуарах ассамблеи, многословно уверил союзника, что беспокоиться совершенно не о чем. На всякий случай в партийную кассу был сделан еще один солидный взнос.

У Брома, действительно, имелся отличный план. Полковник вовсе не собирался допускать братоубийственной битвы гигантов с непредсказуемыми для всей галактики последствиями. Партии нужно было только показать галактике, кто виноват, чтобы сплотить народы в единую силу. А для предотвращения смертоносных последствий у Маньи были надежные, квалифицированные исполнители.

К джампу балеанка прибегать не стала. Ей хотелось провести в обществе несчастного поэта побольше дней, ну и, конечно, ночей. Попользоваться им, так сказать, в личных целях. Баль-Монтана никуда не спешила, не подозревая о преследователях. Она не знала, что за похитительницей на кораблике Мир-Чаба спешил Штефырца, за которым, поколебавшись, решила все же последовать и Маделин Мо. Пиратку неожиданно предупредили о полном прекращении боевых операций — у начальства появились новые, далеко идущие планы, — и она воспользовалась моментом передышки.

Натэль тоже воспользовалась моментом. В постель пленника она забралась в первый же вечер. Гвардейка не понимала, почему она должна себя сдерживать. Она и так слишком долго страдала.

— Будет сопротивляться, просто изнасилую! — решила Монт-Ана.

Баль-За-Мин не сопротивлялся. Последние пару недель, даже увлеченно читая Кинга, поэт смутно чувствовал нехватку женского общества.

Ночь, проведенная с Баль-За-Мином, потрясла балеанскую красавицу. Гордая аристократка не могла объяснить себе собственное поведение. Всегда довольно спокойно относившаяся к сексу, как к приятному и полезному физическому упражнению, девушка была сметена потоком новых ощущений. В объятиях поэта она стонала и визжала, кусалась и царапалась, раз за разом погружаясь в глубины счастливого забытия. Впрочем, в это не было ничего удивительного — счастливая похитительница получила все, что предназначалось десятку-другому обычно висевших на Мирче темпераментных красоток..

Сейчас, как истинная представительница балеанского классицизма, Баль-Монтана терзалась классическим конфликтом между чувством и долгом, разрываясь между любовью и дворянской честью.

Мужчина, предназначенный ей судьбой, был преступником, обреченным на скорую смерть. Более того, в нем Натэль не находила ничего, что соответствовало бы ее прежним мечтам о недостижимом идеале: Баль-За-Мин не отличался ни высоким происхождением, ни владением шпагой, ни, тем более, особым умом. И, несмотря на все это, чувства, обуревавшие девушку, не оставляли сомнений в их истинной природе. Сердце Монт-Аны принадлежало человеку, которого она, благородная аристократка, обязалась через несколько дней доставить к месту жестокой казни. Поэта должны были сбросить с высокой скалы в бездонную пропасть.

В тяжелой внутренней борьбе, по классической традиции, чести предстояло победить. Гвардейка попробовала дать чувству маленький шанс.

— Ты меня любишь? — прямо спросила она, прильнув к засыпающему любовнику.

Монт-Ана твердо знала, что ожидаемый фальшивый ответ — «Да, конечно» — не сможет повлиять на ее решимость поступить по велению долга, но ей было бы приятно его услышать. Девушка и не подозревала, с каким честным человеком имеет дело. Все ее ожидания были обмануты.

— Люблю? Я? Тебя? С чего бы это вдруг? — тряхнув копной темных кудрей, угрюмо переспросил поэт. Действительно, с чего бы это вдруг Мирча стал бы испытывать теплые чувства к заразе, не давшей ему дочитать великолепную книгу, когда до конца оставался всего лишь десяток страниц! И уж тем более, он, поэт, никогда не стал бы смешивать обычный вульгарный секс с истинными чувствами. Любовь! То, что он испытывал к похитительнице, можно было бы смело назвать совершенно другим словом!

Баль-За-Мин стиснул зубы и приказал себе молчать, сдерживаться, несмотря ни на что. Он отвернулся к стене, не желая устраивать вульгарный скандал. От громких скандалов навсегда отвратила крикливая маменька. Да и с кем здесь скандалить? Несчастная даже не понимала, что натворила! Иначе бы она не задавала глупых вопросов.

Балеанка не успокоилась.

— Но кого-то ты все-таки любишь? — Мирча пожал плечами. В темноте она не увидела и продолжала допытываться. — Кого?

Вопрос был интересный. Важный. Действительно, важный. Поэт серьезно задумался. Были и у него когда-то дорогие люди, которые сейчас почему-то ушли из его жизни.

— Бабу Ляну люблю! — уверенно сказал Мирча. — Отца!

Немного поколебавшись, не так уверенно добавил. — Ну, мать. — Еще немного подумав, уже увереннее добавил: — Регула.

— Регула? — удивленно переспросила балеанка, не понимая, откуда у стопроцентно гуманоидного возлюбленного вдруг взялся регуллианский патриотизм. Насколько ей было известны — по слухам — нравы этой замечательной расы, на регуллианских планетах Баль-За-Мин не смог бы протянуть и дня. И совсем не из-за климата.

Как и когда-то Азарис, гвардейка сильно недооценивала способности Мирчи к выживанию. Ему даже удалось продержаться два месяца в регуллианской подземной тюрьме. Недоумение было мгновенно рассеяно.

— Это пылеморская собачка! — с нежностью уточнил поэт. — Регулом зовут. — Его чувства к верному приятелю были неизменны. Несмотря на то, что Регул его тоже бросил. В трудную минуту.

— А за что…? — балеанка хотела выяснить, за что он к ней-то так холодно относится. Ведь Баль-За — Мин не подозревал о ее планах мести.