Вад Капустин - Полковнику нигде…

Мирча понял девушку по-своему. Он объяснил, продолжая рассуждать о Регуле.

— Он добрый…Ласковый… Понимает… Охраняет… — глупый вопрос надоедливой девицы вызвал печальные воспоминания. Кажется, Регула он уже точно потерял.

— Но я тоже… — вновь начала было Монтана. Она хотела сказать, что тоже может охранять. Это была ее работа.

Мирча невольно подумал, что никогда не встречал прежде такой зануды. Неправильно понятые, слова девушки заставили парня искренне расхохотаться.

— Ты? Ты — добрая? — он никак не мог перестать смеяться, отвечая своим мыслям. Девчонка считала, что она добрая и ласковая! Гадюка, которая не дала ему дочитать Кинга! Ударила по голове! Похитила!

А ведь поэт еще не все знал! Не знал главного, того, что влюбленная балеанка везла его на суд, на место жестокой казни. Впрочем, Мирче и известного было вполне достаточно — он не сомневался, что его похитительница способна на любую подлость. Поэт еще продолжал истерически смеяться, когда разъяренная девушка ушла в свою каюту, громко хлопнув дверью.

Впрочем, следующей ночью Баль-Монтана вернулась. В отличие от Мирчи, она знала, что у них осталось не так уж много времени. Понимая, что любит этого человека, что везет его к неотвратимой гибели, после второй ночи — такой же потрясающей, как первая, — балеанка перестала предохраняться. Ей хотелось сохранить для себя хоть что-то, кроме воспоминаний. Ребенка. Она даже не жалела о драгоценной золотой ауре и голубой крови — что-нибудь да останется. В жилах Баль-Монтов благородной крови было достаточно для двоих.

Так проходило время. Днем Баль-За-Мин угрюмо молчал, кратко и неохотно отвечая на вопросы и думая о чем-то своем (он пытался придумать к недочитанному роману собственный финал, но ничего интересного не выходило), ночью они занимались любовью. Вернее, Баль-Монтана занималась любовью, а поэт — сексом. Девушке уже было все равно. Она терзалась собственными кошмарами, видениями страшной казни и следов крови любимого на собственных руках.

— А где она собственно живет, твоя бабушка? — на всякий случай спросила балеанка, вспомнив, кого он назвал первым среди дорогих людей.

— В Бобуечах, — машинально, не задумываясь о последствиях, ответил Мирча. — На Земле. В Молдове.

Монтана запомнила все — она не знала, что из этого обозначает созвездие, звезду или планету. Нужно будет, найдется. Ей очень хотелось предупредить поэта об ожидающей его участи, подготовить, настроить, но она не могла придумать, как это сделать. И все равно нужно было как-то объясниться. Гвардейка начала издалека:

— Зачем ты взял имя Баль-За-Мин?

— Не твое дело! — раздраженно бросил уставший от бесконечных придирок поэт.

На самом деле за три дня полета девушка задала ему всего пять вопросов, но все они показались Мирче лишними — такое у него сейчас было настроение. Разговор был исчерпан.

— Пусть будет, что будет! — решила девушка. Выбор склонился в пользу долга.

На следующий день они прибыли на Баль. У трапа с почетным эскортом отважную мстительницу встречал заранее предупрежденный о ее приезде принц и бывший возлюбленный (в одном лице). Даже не взглянув в его сторону, Монтана сдала охранникам пленника и, поймав первый попавшийся наемный флиттер, отправилась домой. Ей следовало привести себя в порядок. Опомниться. Нужно было прийти в себя.

Бросив один-единственный внимательный взгляд на пленненного поэта, наследник балеанского престола ощутил острый приступ ревности. Принц решил не тянуть с судебным разбирательством. Заседание суда было назначено на полдень. Сегодня же — через два часа.

Срочно созванные присяжные заседатели и члены дворянской коллегии заняли свои места. Дружески похлопав по плечу пожилого судью, принц ненавязчиво посоветовал ему не затягивать мучительное мероприятие и побыстрее вынести поэту обвинительный приговор, чтобы избавить беднягу от лишних страданий. Неподкупный представитель закона понимающе покивал.

Сам Баль-Неар отправился к месту казни, чтобы подготовиться. Он хотел избежать неприятных случайностей и осложнений. От Баль-Монтаны можно было ожидать всякого — вплоть до вооруженного налета с целью освобождения низкородного любовника. В ее отношениях с поэтом принц ни секунды не сомневался — он хорошо изучил характер и любимой невесты, и лучшего капитана королевской гвардии.

Председательствовал в суде сам престарелый монарх. Судья зачитал обвинение. Его внимательно выслушала собравшаяся публика, в том числе и прекрасная Натэль. Случайно узнав о спешном созыве дворянской коллегии, она успела на заседание суда. Двушка стояла в толпе у стены набитого битком зала, неотрывно глядя в прекрасное, равнодушное к происходящему лицо подсудимого.

Мирча обвинения не слушал и не знал, за что его судят. Да ему было и неинтересно. Нужное он уже услышал: его в чем-то обвиняют и хотят казнить. Убить. Что же — это стало логическим звеном в цепочке бессмысленных и трагических обстоятельств, которые начались когда-то с исчезновением отца и, по всей видимости, должны были закончиться сегодня безжалостным и несправедливым судом. Поэт ничего не мог с этим поделать. Ему оставалось только покорно ждать конца.

Поэт рассудил совершенно правильно. В эту минуту на Баль уже приземлился регуллианский корабль, из которого выскочили спешащие на выручку друзья, ведомые верным пылеморским псом.

Регул намного опередил остальных. Мгновенно учуяв нужный след, он огромным прыжками преодолел немаленькое расстояние от космодрома до Дворца Собраний и через несколько минут уже вбежал в зал суда со счастливым визгом. Немного виновато виляя всем телом, пес устремился ко вновь обретенному другу.

Не задумываясь о причинах и следствиях его появления, Мирча нежно обнял самого близкого и преданного товарища.

— Хоть кто-то близкий и родной пришел ко мне перед смертью. Не бросил. И это не человек! Собака! — патетически думал он — Как больно уходить из жизни так рано. Не дожив. Не долюбив. Не дописав. Не дочитав! Так и не узнав, чем же закончился этот злосчастный роман!

Пораженческие мысли вызвали у поэта поток эмоций, вылившийся в следующие строки, сразу же записанные на лежащем перед ним на столе — для экспертизы — листке бумаги:

Заслушивая отрывки из известных произведений поэта Баль-За-Мина, присяжные брезгливо морщились. Заметив творческий порыв обвиняемого, председатель дворянской коллегии потребовал зачитать написанное. Так сказать, предсмертное творение.

Взяв со стола листок, судья зачитал. На лицах присутствующих отразились мучительные сомнения. Не будучи знакомыми с земной классикой, балеанские дворяне и не догадывались, что это здорово похоже на плагиат.