Роман Тус - Звериный футбол

— Тихо вон полицейские стоят, сейчас загремим в обезьянник.

— У них тут нет обезьянника. У них, японский бог, а какие у них тут звери в ходу. Писец?

— Не я в писецник не хочу, лучше уж в обезьянник.

— Да они нас уже три раза останавливали.

— А мы точно туда идем, третий раз уже проходим мимо полицаев, ик, или четвертый.

— Хелоу рашн.

— Кто хреново крашен? Нет уж вы меня пустите… ну ничего в следующий раз когда будем проходить тут, я им наваляю. Да где мы ебандранат Тагора.

— Там какая–то остановка должна быть или станция.

— Железнодожор… тьфу, поездная?

— Тролльная?

— Таксомоторная?

— Коняжная?

— Сам ты лошадь, этого как его «Львовская». Кого?

— Вот его самого завода этого.

— Автобусная! Во точно автобусная.

— Нет тут никакой станции. Это ж вам не Москва. Вон памятник стоит, кто ж его посадит, может он знает.

— Кто помнит название улицы. Мы в Австрии, а кто у нас родился в Австрии — Моцарт и Гитлер. Ежели отель у нас в центре значит на улице — Моцартной или Шикльгруберной.

— Пройду по виноградной, сверну на абрикосовую и на австрийской улочке останусь навсегда.

— Тихо не ори осел, загарпунят!

— «Хотел», он назывался вроде, там еще два лифта были, и гад итальянец в баре.

— Где «хотел»? я в туалет хочу. Где бы сделать дело?

— Тут штрафы ужас какие, да подвинься ты и не писай мне на ботинки. И эту посадите тоже. Поберегись.

— Два лифта, так мы сразу его найдем. Ежели в доме два лифта, значит он большой, а тут все дома маленькие. Стоп, а где же тогда наш?

— Все задолбали вы меня, я ложусь спать.

— Смотрите опять полицаи к нам идут. Шухер!

— Вы как хотите, а я буду биться. Ну подходи по одному.

— Не надо лейтенант, отойдём в сторонку поговорим — услышал я женский голос.

— Что ты им сказала? Фредрик вставай и спроси свою жену, что она им сказала. А скамейка вроде бы окрашена.

— Отвалите придурки, вон наш отель. Надо только к туркам на минутку заглянуть Эфесом зубы прополоскать.

— Может не надо Лид?

— Надо Вася, надо. Поднимай горе мое луковое. Поползли.

— Привет янычарам.

— Выпьем всё мы не спеша, кто сказал?

— Кто кто Топал паша. Знаете такого? Узнаете, сейчас только пиво допьем и устроим вам Сен — Готард…

Стук в дверь и в голову разбудил меня в своем номере. Уф точно в своём.

— Последний день, вставайте люди русские — раздался в области мозжечка голос Фредрика. Я натянул на голову подушку, но мерзкие звуки издаваемые новообращенным шведом не уходили, дятлообразно усиливались и долбили по кускам отрывая плоть под крышкой черепа. Матрица не давала мне забыться. За дверью настойчиво скреблись противные иностранцы. Доползу убью. Чья то синяя рука, не похожая на мою, открыла дверь. Два синих собрата вплыли в комнату.

— Минералка есть?

— Вас же вчера менты принимали — неуверенно заметил я, понимая что это всё–таки они и вытирая слёзы отчаяния.

— Я вас отмазала.

— Как, если не секрет.

— Военная тайна — сделав страшные глаза, ответила Лида, поправляя бюст.

— Ну и хрен с вами, только не говорите мне, что мы идем пиво пить.

— Нет, мы идем пить водку, — жёстко заявил Фредрик, он же Лёня, он же Гога и т. д.

Тишина и покой, так бы я охарактеризовал город Инсбрук на следующий день после матча. Ни одного шведа, все уехали домой. Помятые российские болельщики, конечно, попадались, но тоже в незначительном количестве. Отсыпались естественно. Только наша троица бороздила просторы мировых океанов.

Капучино, минералка, много минералки, очень много минералки, цистерну минералки, состав минералки, собственный источник минералки, целый мир минералки — как считалку бубнил я, шевеля копытами за шатающейся по городу парочкой.

— Вот сюда, за турецкой забегаловкой и русским магазином, повернём а? — изнемогая, кричал я неутомимой парочке, — вы что там, на стероидах что ли.

— Мы культурную программу выполняем.

— Ага, десять дней тут торчите, всё пиво вылакали, а теперь про культурную программу вспомнили. Не лечите меня, стоп колеса, я сказал.

Плюхнувшись на скамейку и сделав вид, что даже ядерный взрыв не способен поднять меня, я сосредоточенно начал рассматривать горный массив. Сегодня он тяжело давил на голову. Острые снежные пики впивались в моё естество, изгибы, уступы, черные склоны раздражали, а не умиротворяли.

Но постепенно организм приспособился, отошел, шапки гор стали весело переливаться на солнце, испещрённый кустарником и лесом до половины и далее точечно снегом, а на вершинах ослепительно белый, горный массив поглотил похмелье, словно и не заметив. Захотелось при этом созерцании иметь под рукой чашку кофе и стакан минеральной воды. Захотелось, но имел под рукой только эту сумасшедшую парочку, которая стоя у перекрестка во все свои легкие орала в мою сторону.

— Не пойду — затряслись снежные шапки, от моего крика.

— Пойдешь дурак, а то пива не получишь — отвечали дебилы.

— Сами дебилы, я кофе хочу вот здесь в тени, с видом на горы, да что вы понимаете. Вы даже кто такой Лермонтов не знаете, Хемингуэи хреновы.

— на всю улицу заорали муж и жена.

— Это любой имбецил знает — не сдавался я.

— в ответ шелестело с перекрестка. Вот только про Терек не надо. Только всё забыл, выкинул из головы, не вспоминаю, а эти туда же, как будто знают, что мне там пришлось пережить.

— Хорошо, сдаюсь, из уважения к Лермонтову пойду куда скажете — выкинул я белый флаг, — кто ж знал, что эта парочка его наизусть в подлиннике шпарит. Какие подкованные американцы пошли.

— Может вы шпионы? Всё знаете, пьете как лошади, Лермонтова наизусть фигачете — переходя через перекресток, заговорщицки прошептал я Лиде.

— Да, как мистер и миссис Смит, смотрел? — заговорщицки прошептала Лида, с акцентом от Шварцнеггера.

— Смотрел, только они Лермонтова не читали, и не бухали как лошади Пржевальского.

— Вы о чем шепчетесь? — очнулся Фредрик.

— Тебе какое дело? Кабак ищи, где в себя будем приходить.

Полотнища, возвещающие о начале фан–зоны лениво трепыхались на ветерке. Места футбольных болельщиков заняли туристы, деловито шнырявшие от магазинчика к магазинчику. То тут, то там стали попадаться наши болельщики, довольно подмигивая друг другу и кряхтя на ходу после вчерашней ночи, но улыбаясь каждой новой российской майке, своими помятыми, опухшими и счастливыми лицами. Мы не уехали после группового турнира.