Наталья Резанова - Не будите спящую принцессу

Нашла я его довольно быстро. Здешние даже не потрудились его расседлать, так что возиться не пришлось. Я подыскала еще кобылку покрепче, навроде той, что была у меня в Гонории. Ласкавый тем временем вывел двух жеребцов изрядных статей: один был серый, другой белый (точнее, светло-серый).

— У тебя огниво есть? — спросил он уже у выхода.

— Зачем тебе огниво?

— А давай конюшню подожжем!

— Лошади-то чем провинились?

Закончив этот обман репликами в стиле Союза Торговых Городов, мы выскочили наружу, поднялись в седла и тронулись прочь.

— Если ты не знаешь, как выбраться отсюда и дальше из города, я в тебе очень разочаруюсь как в специалисте.

— Не разочаруешься. Едем через сад, там есть калитка, я покажу.

Когда мы уже добрались до указанной Ласкавым калитки, наконец, полыхнуло. Ласкавый пробормотал нечто неразборчивое — то ли благодарственную молитву, то ли ругательство.

Калитка оказалась не заперта — и очень кстати, поскольку Тефтель прыгучестью не отличался. Вообще беспечность суржиков не переставала меня удивлять. И это при разветвленной разведывательной службе и отличном владении оружием, не говоря уж о практичности, присущей этой нации! А может, и благодаря всему этому, кто их разберет...

Из Червоной Руты мы выехали без приключений. Непосредственной погоне помешал пожар, а до заставы у городских ворот приказ об аресте есаула УО еще не дошел, и, когда Ласкавый показал какую-то цацку, нас беспрепятственно пропустили.

Но долго такая благодать продолжаться не могла. И мы скакали весь день, делая лишь короткие передышки, чтобы не загнать лошадей.

— Для чего мы на рассвет повернули? — спросил Ласкавый во время одной из таких передышек.

— В Оркостан едем, вестимо.

— Так ты что, в самом деле оркостанская шпионка? — он вытаращился на меня, как шарлатан с моста, зарабатывающий на жизнь вызыванием демонов, и которому демон таки явился.

— Нет, просто еду я туда.

— А с чего ты взяла, что я с тобой потащусь?

— Ну, ты как дитя, право. А для чего, по-твоему, я тебя вытащила? Ради твоих прекрасных глаз? Ни в жизнь не поверю, чтоб такой лыцарь епанчи и кинжала, как ты, не знал, как перебраться через границу.

Ласкавый промолчал, что можно было счесть знаком согласия, и мы продолжили путь, пока не пришлось стать на ночевку.

Ласкавый, в отличие от большинства дорожных попутчиков, с коими сталкивала меня жизнь, вел себя вполне прилично. На усталость не жаловался, жрать-пить не просил, сторожить по очереди соглашался беспрекословно. Но утром все же попытался взбрыкнуть.

— Нет, не поеду я с тобой! Нужна ты мне как мертвой собаке кость! Да я тебя сдам первому встречному и улечу, как вольный сокол!

— И как ты работал в Управе Охраны при такой наивности, ума не приложу. Ордер на арест был на тебя выписан, не на меня. Мои-то документы сгорели, и официально меня не существует. А вот на тебя наверняка в других инстанциях дело заведено. Так что ты — скорее мертвая собака, чем вольный сокол.

Ласкавый сник.

— Какую игру ты мне испортила! Можно сказать, Большую Игру! Сложную многоходовую операцию с тщательно продуманной вербовкой и засылкой тебя в Поволчье в качестве агента влияния...

— А чем ты можешь доказать, что визит твоего коллеги Зализняка не был в действительности началом сложной многоходовой игры с твоим внедрением в Суверенный Оркостан в качестве двойного агента?

— Да ничем, — пробормотал Ласкавый, но в глазах его заиграл огонек. Похоже, такая перспектива несколько его взбодрила.

— Но вообще-то, если ты не хочешь, чтоб тебя повязал первый же разъезд, неплохо бы тебе сменить внешность.

— О, это просто. Не успеешь кулеш доесть...

Я думала, он хвастается. Ничуть не бывала. Ласкавый вывернул свой бархатный жупан полосатой подкладкой наружу, аккуратно разделил пополам кушак. Одной половиной опоясался, а другую навертел на голову. Висячие усы тщательно закрутил кончиками вверх. И если б у меня имелся кулеш, которым можно было бы подкрепиться, то к концу поедания появился типичнейший молодой купец с Ближнедальнего Востока.

— Недурственно!

— А то! — самодовольно сказал он. — Высший балл на курсах маскировки и трансформации. Кстати, во что тебя рядить будем?

— Меня во что ни ряди — не изменишь.

— Ну, хоть имя какое-нибудь приличное придумай. На местный манер. А то: «Е-те-лин-да»...Убил бы!

— А что у вас считается приличным именем?

— Ну, Гапка, Хивря, Прися...

— О! Меня когда-то так уже называли. Или почти так же. Пусть будет «Присси».

Придя к взаимопониманию, мы засобирались в дальнейший путь. Правда, когда тронулись с места, Ласкавый опять попытался проявить самостоятельность.

— А может, лучше в Поволчье поедем? Дикая, конечно, страна, но роднее как-то.

— Это тебе она роднее, а мне — весь мир чужбина.

— Но туда ближе.

— Ближе. Но нам туда не надо. И учти — если ты вздумаешь, пользуясь моим незнанием местности, меня запутать, то прими к сведению. В Суржике я впервые, но и в Поволчье, и в Заволчье бывала, и эти края от Оркостана всяко отличу.

Так началось наше странствование по направлению к Оркостану. Поначалу, чтоб запастись кой-каким продовольствием, заехали в село. Ласкавый выдавал себя за басурманского купца очень правдоподобно — нас чуть было не подняли на вилы. Но вид моего кошелька заставил селян смягчиться, несмотря на то, что я говорила по-поволчански. У Ласкавого денег не было, и это послужило еще одной причиной, по которой он не стал искать собственных путей к спасению.

Но вскоре стало ясно, что в ближайшие дни деньги нам не понадобятся. Чтобы не попасться гетьманским разъездам, мы свернули в сторону от дорог, и живописные суржикские села остались позади. Вокруг была степь, издавна служившая предметом территориальных споров между Великим Суржиком и Суверенным Оркостаном. Об этом свидетельствовали выступавшие из ковыля фигуры Гранитных Дедушек. Каждая из сторон утверждала, что эти древние каменные статуи изображают их благородных предков. Поэтому, когда степью владели суржики, плечи Гранитных Дедушек украшали головы с более-менее суржикскими чертами лица и в национальных головных уборах. Когда же степи захватывали орки, они первым делом отбивали у статуй головы, и сажали на плечи другие — с узкими оркскими глазами и в малахаях. Таскать туда-сюда каменные головы было тяжело и неудобно, и зачастую, сбросив головы, пробники оставляли их рядом со статуями на земле до следующего изменения военно-политической обстановки. Но затем, узнав о таком халатном отношении к головам предков, тогдашние Гетьман и Бабай одноименно приказали — головы противника дробить в щебень, а кто этим пренебрежет — лишится собственной головы. Кончилось тем, что от свистопляски с головами все устали и оставили Гранитных Дедушек стоять так, как сейчас — безголовыми.