Андрей Хуснутдинов - Дни Солнца [litres]

Выдохшись, человечек сел обратно за стол, глянул на Александра и, сопя, стал промокать рукавом взмокшее лицо. Александр посмотрел на Андрея, который, как будто виновато ухмыляясь, стоял у окна.

– Вы ошибаетесь, – сказал он, – если думаете, что Андрей ведет это расследование по прихоти. Вам сказать, ктó распорядился о его участии?

Человечек привстал и помотал лысоватой головой.

– Тогда скажите, – продолжал Александр, – вы намерены дальше работать в условиях нового допуска?

Человечек молча кивнул.

– Вот и прекрасно.

Йо, после своей выходки пропадавший неизвестно где четыре дня, объявился только с тем, чтобы передать, да и то курьером, почтовый адрес Шабера. Андрей распорядился найти хранителя и, когда того привели в факультетский офис, потребовал полного отчета. Йо отпирался недолго. Сообразив, что Андрей не собирается выяснять отношения, он вновь заявил, что считает папирус провокацией с целью запутать расследование дела об автобусе. Андрей сидел в кресле за своим массивным столом, в то время как Йо устроился на шатком стуле напротив. Молча глядя на него, Андрей вынуждал Йо страшиться неловкости общего молчания и говорить то, чего тот говорить не собирался. Так, Йо уточнил, что Кристианс является самым заселенным островом Северной гряды, бывшим оплотом поповской фронды ; потом, решив, что Андрей не понимает, о чем речь, сказал, что фрондой в архиве принято называть Островную смуту. Андрей прекрасно знал, что такое и Кристианс, и фронда , однако продолжал молчать. Йо, уже начинавший возиться на своем скрипучем стуле, сказал, что пытаться достать Шабера в таких условиях – затея пустая, опасная и преступная. Андрей спросил, какую опасность Кристианс может представлять сейчас, по прошествии семи лет после мятежа и по восстановлении большинства миссий. Этот вопрос стал последней каплей в чаше терпения Йо и последними словами Андрея во всем разговоре. Отныне Йо не требовалось ни наводящих вопросов, ни даже собеседник как таковой. Вскочив со стула, он бегал по кабинету с сокрушенным видом учителя, который не столько дает своим нерадивым ученикам урок, сколько возмущается тем, как можно не знать всего того, что известно ему…

Папирус пришел на Факультет обычной почтой два с половиной месяца назад, безо всякой записки, если не считать таковой шифр самого Шабера с обратной стороны. При этом пока не получается установить отправителя. Шабер, который занимался расследованием махинаций в филиале Рождественского комитета, исчез за неделю до того, как письмо, судя по штемпелю, было отправлено с Кристианса. И хотя его отпечатков на конверте нет, один из информаторов смог и опознать его, и выяснить, что по приезде на Кристианс он жил в гостевом доме католического прихода. Спрашивается, какая вожжа попала под хвост пожилому служаке, что тот бежал из ФБ, и не куда-нибудь, а под крыло клоповника, который сам же и вел? Да и ладно бы, если бежал куда подальше, за границу, но почему – сюда? Ответов нет, есть предположения, но даже если заниматься догадками, вспомнить кое-что из прошлого придется. Поповской вотчиной Кристианс был от века, попы и поименовали его в свою честь, и ничем, кроме размеров, не выделяться бы ему среди островов гряды, если бы не две мирские напасти – войны и кладоискатели. Первому лиху он обязан линией береговой артиллерии, второму – рванувшими позже мощами некоего доисторического святого, чуть не самого Патрика. Мощи тем и рванули , что дали начало паломническому буму и попутным приятностям капитального строительства. К пяти исконным лютеранским и православным церквам всего за каких-то двадцать с небольшим лет прибавились десять новых соборов. И не обычного новостроя, а достойных сравнения с Константинополем или Севильей. Причем шесть из этих десяти – римско-католические, коих на острове не было отродясь. За соборами потянулись гостиницы, за паломниками – туристы, за туристами – все прочие праздношатающиеся. Верней, праздноплавающие и празднолетающие. Потому как тут однажды и рвануло. Из музейного противодесантного орудия на мыске бухты. Кто зарядил пушку фугасным снарядом и выстрелил по парому, допустив лишь мизерный недолет, – ошалевшие от вольницы матросики в отпуску, отбившиеся от экскурсии школьники, уставшие от богослужений дьячки, – выяснить не удалось, хотя после инцидента Факультет носом рыл остров. Но, в принципе, и не важно даже, кто стрелял. Хуже, что остались под спудом все прочие детали – то, каким образом выставочная трехдюймовка оказалась в боеготовом состоянии, то, откуда в музейном пороховом погребе взялись боевые снаряды, и то, почему еще десятки артиллерийских позиций на острове были восстановлены так же подвижнически . Шутки шутками, а эти батареи держали под прицелом все пути вокруг Кристианса, все фарватеры, комплектовались не только трехдюймовками, но и башенными системами калибра триста пять миллиметров, способными пустить ко дну средний крейсер. Подрядчики-реставраторы кивали на заказчиков-краеведов, заказчики – на военных, генералы – на мирные договора и приказы о выведении за штат Минобороны всех военных объектов на острове. Короче говоря, виноваты были все и был не виноват никто. Но такая ситуация не устраивала Факультет. Ведь если бы не нашлось подозреваемых, то козлов отпущения стали бы искать на самом Факультете. Во-первых, военная контрразведка, что курировала выведение за штат фортов, подчинялась ФБ; во‐вторых, даже если бы Факультет не имел к армии отношения, гонку гражданских вооружений на Кристиансе он проглядел все равно. Нет смысла гадать, что именно вызвало беспорядки: излишняя ретивость агентов, закрытие экспозиций, разорение бизнеса, кормившегося при музеях, рост преступности, вызванный тем, что хороводы любителей военной старины в одночасье распались праздной толпой. Да и какая разница? Главное – однажды мы продрали глаза и поняли: пока мы, как лунатики, ходили без сознания, воображая, будто ловим злоумышленников на своей территории, на самом деле все было с точностью до наоборот. Злоумышленниками были мы и на чужой территории. И не просто на чужой – на враждебной территории. Трое погибших, семеро взятых в заложники, около десяти покалеченных агентов – за одни сутки мятежа! Таких потерь Факультет не нес даже в военное время. И такого позора тоже не имел. Однако это были цветочки. Пока в Генштабе обсуждали меры по усмирению бунтовщиков (одну другой краше, от военного положения до войсковой операции), сразу в трех столичных приемных Факультета объявились парламентеры в рясах. Хотя ходоки-иерархи были разного вероисповедания, при расхождениях в деталях предлагали одно: немедленное освобождение заложников и замирение острова – «с Божьей помощью, местными силами» и при условии «неотмщения лихоборцам». Батюшек выслушали, проводили с богом и не вспоминали про них, пока не подоспели новости об отпущенных заложниках, всех семерых. Только затем мы взялись поднимать архивы причтовых донесений, шерстить самих поп-информаторов , запрашивать банковские и налоговые базы по приходам и музеям – в общем, все. Взялись и прослезились. Мало того что фортификация со всеми ее казематами и артиллерией стала восстанавливаться заодно со строительством храмов, так еще финансировалась из одних источников. И как финансировалась! Сметная стоимость реставрации одной позиции колебалась от полумиллиона до четырех с половиной. Всего же таких позиций на Кристиансе было воссоздано двадцать три. Не считая окопов, дотов, подземных коммуникаций, да и бог знает чего еще. Спрашивается, на кой черт? Мощи оборонять? От кого? Возведение храмов и ремонт фортов оплачивались Святым Престолом, причем всех без исключения фортов и всех без исключения храмов, не только католических, и деньги схизматикам поступали по таким схемам, что тут наши инспекторы до сих пор концов собрать не могут. Тем не менее Факультет вел консультации с батюшками. Нам это было нужно, чтобы протянуть время и прийти в себя, Генштабу – чтобы выработать план действий, состоявший по большому счету в героическом отказе от каких бы то ни было действий вообще. И вот тут – слово за слово, ум за разум – стали выскакивать такие коленца, от которых даже у факультетских старожил глаза лезли на лоб. Оказывается, на Кристиансе ожидали второго пришествия Христова. Не более и не менее того. И не с бухты-барахты, а по итогам системных наблюдений, как то: затмения светил, моровые язвы в виде коровьего бешенства и птичьей инфлюэнцы, азиатские моретрясения, военные слухи и умножение беззаконий. И главное: явление воочию врага рода человеческого. В чьих опричниках, как нетрудно догадаться, островитяне видели агентов Факультета. Но тема встречи со Спасителем была не главной на проповедях в храмах Кристианса. Оперативная проверка показала, что все это было только прикрытием для призывов к отпору «слугам и строю Сатаны», государству то есть. Тут Факультету пришлось реагировать быстро и жестко. В течение двух суток была проведена операция по выдворению с острова всех церковных чинов старше причетников. В Имперскую консисторию, в Имперскую патриархию и в Ватикан отправили видеозаписи крамольных проповедей и письма с требованием рукоположения новых священников. В случае если подстрекатели к бунту не будут расстрижены, прокуратура обещала начать их уголовное преследование. Буря, которую ожидали после этого на Кристиансе, грянула за пределами империи. И какая! В некотором роде она продолжается и по сей день. Да, уже не предлагается изолировать деспотию, но введенный против нас еще тогда, семь лет назад, режим скрытых санкций действует до сих пор. И был он, конечно, инициирован буллой о наложении интердикта. Истерическая реакция Святого Престола, который, в отличие от лютеран и православных, отказался идти на уступки, понятна, если оценивать ее с точки зрения финансовых потерь. Но если спросить себя, зачем понадобилось вбухивать такие деньги в забытый богом клочок морской суши, ответ напрашивается сам собой: чтобы иметь законные основания для истерики. Между тем семь лет назад никого не интересовало, что Ватикан стал нести убытки не после нашей операции, а ровно тогда, когда начал зарывать деньги в святую землю Кристианса. Как никого не интересовало и то, что на острове погибли наши, а не папские люди. Потом, разумеется, договорились и до того, что якобы мы сами угробили своих людей, чтобы иметь повод для репрессий, – словом, пошла большая игра, в которой дознание причин ее начала служит едва ли не главным залогом ее продолжения. Смысл инвестиций Ватикана в Кристианс остается загадкой до сих пор. Единственное известное событие, которое могло бы подвигнуть папу на месть Государыне, – это разгром филиала Рождественского комитета после покушения на цесаревича. Того самого филиала, что вел Шабер. Но, во‐первых, свой миллион Фантом положил не куда-нибудь, а в банк Рождественского комитета; во‐вторых, руководство филиала, стоило Факультету заняться банком, бежало из страны; в‐третьих, отвечать на все это интердиктом – как отвечать на зубную боль ракетным ударом по клинике. Давешнее пришествие двойника Фантома – знак, который нам дают, но в котором мы можем понять только то, что это ссылка на покушение. Папирус , доставленный с Кристианса, и Шабер, выставленный в качестве не то пугала, не то приманки, – уточнение, то есть нам показывают на ущемление комитета. В общем, нам говорят: на своей территории вы претендуете не на свое . Вы низводите Рождественский комитет до уровня богадельни по защите прав рожениц, мы низводим вас до уровня территории, свободной от Бога; воздавайте кесарю кесарево, остальное – не ваше дело. Лезть к Шаберу, когда от нас ждут именно этого, – верх легкомыслия. Если в нем и остается какая-то ценность, то как раз ценность наживки. Нам искать его имеет смысл только для того, чтобы предать суду. Судить же его теперь – значит подставляться под новый и, скорей всего, сокрушительный удар…