Патрик Несс - Вопрос и ответ [litres]

Всю дорогу, с самого верха, пожар стоял у него перед глазами. Пламя хлестало вверх с крыши дома – настоящий маяк! – и бросало длинные яркие полосы на море.

– Деклан! – крикнула сзади мистрис, но останавливаться он не собирался.

Ничто сейчас не смогло бы его остановить.

Подножье холма.

Тропинка к дому.

Скорее.

Хижине пришел конец. Деревянный каркас, сухой и просоленный морскими ветрами, полыхал, как растопка. Языки огня били выше соседних деревьев. Кольцу обступивших пожар людей даже пришлось отойти назад, таким жаром их обдавало.

Кольцу людей с факелами в руках.

Деклан прорвался через оцепление, кинулся ко входу, но дом уже весь пылал.

– Она внутри?! – Он лихорадочно заметался туда-сюда, ища способ проникнуть внутрь.

Но способа не было – все двери стояли объятые огнем.

– ОНА ВНУТРИ?! – Он бросился к Эли Пинчину, заорал ему в лицо, в дюйме от носа.

Тот даже не поморщился.

– Ты сам навлек это на себя, мальчик, – прошелестел он этим своим пронзительным шепотом, и хотя в Шуме у остальных плескался шок – но ведь все равно собрались, встали плечом к плечу, чтоб у нее не было ни шанса спастись! – шок оттого, как высоко горел пожар и во что их втянули, и… но и злость там была тоже, и ненависть к…

…к нему.

К ним.

И не просто обычная злость на Деклана, который спутался со спачкой.

– Вы знали, – пробормотал он. – Вы знали про нападение на дороге в Убежище…

– Твоя мать мертва, мальчик, – сказал Эли. – А твой Шум ярится в защиту той твари, что ее убила.

– Она не тварь ! – рявкнул Деклан. – И она ни на кого не нападала. Это были…

Но кулачина Эли не дал ему договорить. Деклан опрокинулся навзничь в грязь пополам с песком, из которой состоял почти что весь Горизонт. Выплюнул окровавленный зуб. Успел подумать, не сломали ли ему челюсть.

– Пора тебе выбрать сторону, мальчик. – Эли нависал над ним, а его Шум, тяжелый, неотступный, безжалостный, бурлил, показывая начало пожара…

И крики Ти, запертой внутри.

Вскоре смолкшие за треском пламени.

Ярость вскинула его на ноги, ярость бросила на Эли с кулаками…

Но его легко, шутя, швырнули обратно – одним движением. Деклан лежал на земле, голову крутило. Огонь позади так полыхал, что он уже чуял, как одежда на нем начинает тлеть.

Ти.

Ти.

И подняться он больше не смог.

Люди отступали, растворялись в ночи.

Дом горел…

Мать мертва…

Ти больше нет…

Меньше чем за день Деклан потерял все.

Он очнулся от пластыря на лице.

Темень стояла непроглядная. Впрочем, огонь еще горел. Спал немного по высоте, но не по жару.

Кто-то оттащил его подальше, чтоб не обгорел.

– Ты все равно не смог бы ее спасти, Деклан, – сказала мистрис Койл.

Она стояла на коленях над ним и стирала кровь со лба.

– У тебя не было ни единого шанса.

Он поднял глаза. Челюсть слишком болела, чтобы выговорить хоть слово, но разум уже чересчур многое понял, а язык не собирался молчать.

– Вы… Вы увели меня туда, наверх…

– Это лучшее, что я могла сделать. – Еще один пластырь лег на лоб. – Выбор был спасти одного или никого. Его пришлось сделать… и я сделала.

– Они знали про нападение на дороге. Вы сказали, что нет. И забрали меня, чтобы они могли спокойно…

Он обернулся к огню.

Ти…

Горе отвесило ему такого пинка в живот, что он скорчился, свернулся в комок.

– Я сказала тебе чистую правду. Твоя мама погибла. У нас война со спаклами. Эли Пинчин узнал первым, я уже ничего не могла с этим сделать, и пошел вешать вас обоих на ближайшем дереве. – Ее лицо было твердым, как камень. – От этого мне удалось его отговорить… но взамен пришлось дать сжечь дом.

– С ней внутри. – Деклан смотрел на нее, глазам своим не веря… насколько слезы еще позволяли ему что-то видеть. – И теперь почему-то думаете, что вы после этого герой.

Мистрис Койл только покачала головой.

– Иногда лидерам приходится делать ужасные вещи, Деклан. Отвратительные, бесчеловечные вещи.

Он сел… Куда медленнее, чем хотелось, но все-таки сел. Потом даже на ноги сумел встать. Мистрис Койл так и осталась внизу.

– Ее больше нет, мистрис.

– Мне очень, очень жаль, Деклан.

– Ее больше нет, – повторил он, сжимая кулаки. – Прощайтесь с жизнью.

Мистрис Койл не двинулась с места.

– Значит, так тому и быть.

И больше всего остального его заставила действовать эта уверенность … эта правота, даже сейчас написанная у нее на лице. Деклан оглянулся, приметил короткую толстую доску от дома, обугленную, но не горящую. Подошел, подобрал.

Подумал, что знает, как с ней обойтись, и от этой идеи его тряхануло… но как-то отдаленно, несильно.

Деклан взвесил доску в руке.

Она была достаточно тяжелая, чтобы нанести большой урон.

Он двинулся с нею к мистрис, глядя на себя будто со стороны, издалека. Все поджигатели уже разошлись по домам, попрятались, ждали утра, чтобы покинуть эти места навсегда.

– Что ты задумал, Деклан? – Голос мистрис Койл был неприятно спокоен. – Теперь выбор будешь делать ты.

– Вы увели меня прочь, чтобы они смогли ее убить. – Он взялся за доску поудобнее. – Мы могли бы убежать. Могли бы сейчас быть вместе…

– Ее народу вы тоже не нужны, Деклан. Война началась…

– Вы убили ее. Все равно что сами дом подожгли.

Она все еще стояла на коленях внизу, на земле… и впервые у нее в глазах промелькнуло беспокойство.

– Деклан…

– Прекратите звать меня по имени, – рявкнул он. – Мы друг друга больше не знаем.

– Деклан , – повторила она… оглянулась на город, увидела парящий над ними Шум, прочла, поняла, что помощь оттуда не придет… и вернулась к нему, ссутулив плечи. – Поступай, как велит твоя воля.

Он замер.

– Как велит моя воля?

Она посмотрела ему в глаза, гордо, несгибаемо.

– Все, что ты говоришь – правда. Я делала чудовищный выбор. Его пришлось сделать. И я заслужила все его последствия.

Он еще раз взвесил доску, глядя на нее сверху вниз. Его Шум бушевал кругом, мешаясь с пламенем: неулегшийся шок от вестей о матери… ужасная, зияющая дыра на том месте, где была Ти.

И она, мистрис, – предлагает себя в искупление всей этой ярости.

Никола Койл встретила его взгляд – без страха.

Он замахнулся доской.

Она чуть-чуть сощурилась, но и только – больше никакой реакции.

Он швырнул доску оземь с такой силой, что женщина отшатнулась.

– Придет день, мистрис Койл, когда вы перестанете быть такой уверенной во всем на свете, – сказал Деклан. – И тогда вы сломаетесь. Это будет день вашей погибели. Надеюсь, я буду там и смогу это увидеть.

Он повернулся спиной к огню, упал на колени и, наконец, разрыдался.

Когда остатки горожан покидали Горизонт на следующее утро, за ним никто не пришел. Оттуда, где он лежал, свернувшись в комок в покрытой пеплом траве перед руинами дома, Деклан никого не видел – ни Эли Пинчина, ни даже мистрис. Он был готов кричать, донести до них, куда именно им стоит засунуть самих себя и свой переезд в Убежище, – но никто не пришел и не спросил.