Патрик Несс - Вопрос и ответ [litres]

– Неплохо, – прокомментировал мэр. – Совсем неплохо.

Шум Дэйви так обрадовался, што аж неудобно. Но никто на него даже не посмотрел.

– А ты, Тодд? – Мэр повернулся ко мне. – Как твои утренние успехи?

– Пожалуйста, не трогайте ее.

– Пожалуйста, не трогайте ее , – передразнил Дэйви.

– В последний раз, Тодд, – вздохнул мэр. – Я не собираюсь причинять ей вред. Я просто хочу с ней поговорить . На самом деле я прямо сейчас еду беседовать с ней.

Сердце во мне подпрыгнуло. Шум тоже.

– Ему это не по нраву, па, – вякнул Дэйви.

– Цыц, – отрезал мэр. – Тодд, ты хотел бы что-нибудь мне рассказать? Что могло бы сделать этот визит быстрее и приятнее для нас всех?

Я тяжело сглотнул.

Мэр просто смотрел на меня, смотрел в мой Шум, и в голове сами собой образовались слова: ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ТРОГАЙТЕ ЕЕ– моим голосом и его голосом сразу, вместе – и они наступали, давили на то, што я реально думал, што знал, и это было совсем не похоже на ту пощечину, голос тыкался, шнырял везде, где я не хотел, пытался открыть запертые двери, переворачивал камни, светил фонарем туда, куда светить ни в жисть не полагалось, и все твердил, твердил: ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ТРОГАЙТЕ ЕЕ, и я уже сам хотел сказать ( океан ) и отпереть перед ним двери (тот океан) и сделать все, што он хочет, потому што он прав, прав во всем, и кто я такой, штобы ему противиться…

– Она ничего не знает, – голос вышел дрожащий, почти без звука.

Он поднял бровь.

– Тебе, кажется, не по себе, Тодд. – Он дослал Морпета вперед ( Подчинись ). Дэйви угрюмо созерцал, как отец проявляет ко мне внимание, и я даже отсюда слышал, как он наливается ревностью.

– Всякий раз, как мои страсти нуждаются в усмирении, Тодд, я люблю делать одну вещь.

Мэр погрузил взгляд мне в глаза.

Я есмь Круг и Круг есть я.

Прямо в самом центре головы, словно червь в яблоке.

– Это напоминает мне о том, кто я такой, – сказал мэр. – И о том, как я могу сам себя контролировать.

– Што напоминает? – зашевелился Дэйви.

Он этого не слышал.

Я есмь Круг и Круг есть я.

И снова… У меня внутри.

– Што это значит? – Я чуть не задохнулся: оно так тяжело сидело в мозгу, што я почти не мог говорить.

И тут мы услышали.

Вой в воздухе, негромкое жужжание, но не Шум, а вроде как толстый фиолетовый шмель летит тебя жалить.

– Что за… – начал Дэйви.

Но мы уже все оборачивались, смотрели в дальний конец монастыря, выше, выше, поверх солдатских голов на стене.

Жжжжжжжж…

В небе што-то чертило дугу, высокую, крутую, из-за деревьев, што за стеной, волочило за собой дымный хвост, и жужжание становилось все громче, и дым густел в черноту…

И мэр… тут он вытащил из кармана Виолин бинок и уставился в него, штобы получше рассмотреть…

Я впился в него взглядом, в бинок, и Шум забурлил, наливаясь вопрошательными знаками, которые мэр все равно проигнорировал.

Это Дэйви наверняка принес их с холмов вместе со всем остальным…

Я сжал кулаки.

– Что бы оно ни было, – поделился Дэйви, – оно, типа, сюда летит.

И верно – та штука добралась до верхней точки дуги и теперь направлялась снова к земле. К монастырю, если точнее. Где все мы стояли.

Жжжжжжж…

– На вашем месте я бы убрался с дороги, – заметил мэр. – Это бомба.

Дэйви с такой скоростью ринулся к воротам, што посеял по дороге кнут. Солдаты принялись сигать со стены вниз, наружу. Мэр прибрал поводья, но с места пока не тронулся, прикидывая, куда эта бомба должна упасть.

– Трассирующая, – с явным интересом в голосе сообщил он. – Устарелая и практически бесполезная. Мы пользовались такими в спачьей войне.

Жжжжжжж нарастало. Бомба падала, набирая скорость.

– Мэр Прентисс?

– Президент, – поправил он, все так же глядя в бинок, словно его там загипнотизировало. – Звук и дым – слишком откровенно для скрытного применения.

– Мэр Прентисс! – От нервов мой Шум стал визгливее.

– В городе были сплошные буш-бомбы, не понимаю, с какой стати…

– БЕГИТЕ! – заорал я во всю глотку.

Морпет чуть не вскинулся на дыбы, мэр удивленно воззрился на меня.

Но я обращался не к ним.

– БЕГИТЕ!

Я ору, машу руками и лопатой на ближайших ко мне спаклов, тех, што на моем поле.

На том, куда сейчас летит бомба.

Жжжжжжжж…

Они не понимают. Стоят и таращатся на летящую к ним бомбу.

– БЕГИТЕ! – надрываюсь я и показываю в Шуме взрывы, и што будет, когда она упадет, и кровь, и кишки, и БУМММ , который сейчас вот-вот упадет им на головы.

– БЕГИТЕ, ВАШУ МАТЬ!

До них наконец доходит и кто-то кидается врассыпную может просто штобы убраться подальше от этого орущего человека который еще и лопатой машет но они все же бегут и я гоню их дальше в поле. Оглядываюсь. Мэр отъехал к воротам, готовый отодвинуться и дальше.

Он смотрит на меня оттуда.

– БЕГИТЕ! – ору я и бегу и гоню прочь от центра поля последняя горстка перескакивает через ближайшую внутреннюю стенку и я с ними хватая ртом воздух оборачиваюсь посмотреть как она упадет…

…и вижу 1017 который все так же торчит посреди поля и задрав голову пялится в небо.

На бомбу которая сейчас разнесет его на месте.

Даже не подумав, я скачу обратно через стену…

Грохот ботинок об землю…

Прыжками через уже выкопанные траншеи…

Несусь так, што Шум весь пустой, как вымели…

Только жжжЖЖЖ сверху…

Все громче и ниже…

А 1017 еще и руку козырьком к глазам приставил, штоб, значит, от солнца заслониться…

Почему он не бежит?

Тум тум тум, по земле…

Штоб тебя штоб тебя, в голове…

ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ…

И 1017 даже не видит, што я к нему бегу…

Я врезался в него с такой силой, што оторвал от земли, вышиб весь воздух из легких. Сначала мы летели над травой, потом ударились о землю и покатились кубарем через голову в неглубокую траншею, когда один титанический

БУММММММ

сожрал всю планету целиком в один звуковой глоток

выжег подчистую все мысли и весь Шум без остатка

вынул из черепа мозг и разнес на мелкие осколки

высосал из мира воздух и выдул его обратно мимо нас насквозь нас

избил землей и травой которые падали с неба тяжелыми твердыми комьями

и заполнил грудь дымом

А потом настала тишина.

Очень громкая тишина.

– Ты ранен? – где-то за многие мили от нас и глубоко под водой кричал мэр.

Я сел в траншее и увидел громадный дымящийся кратер посреди поля. Дым уже потихоньку редел, потому што там нечему было гореть. Спаклы, сгрудившись, тупо глядели на это со своих дальних полей. Ряды и ряды лиц.

Я дышал, но дыхания своего не слышал.

1017 подо мной на земле извивался, пытаясь встать. Я уже открыл рот – спросить, как он, в порядке ли… хотя, ясное дело, отвечать ему было нечем…