Татьяна Млынчик - Ловля молний на живца [litres]

Вместо этого, перекатывая по ротовой полости горечь с оттенками злосчастного вискаря, она стояла поодаль от остальных и хмуро водила глазами по строкам в тетради, чтобы ни с кем не разговаривать: она не могла быть уверенной в том, что от нее не тащит алкоголем. Перевернула очередную страницу и увидела вчерашние, накаляканные фломастером реплики, адресованные Шалтаю. Просветы клеточек – это места, в которых говорит он. Ничего бы не случилось, если бы она не заикнулась об универе. Проклятая необходимость поступать! Вот если бы ей, как Юльке, разрешили годик поработать…

– В нашем возрасте рано выбирать профессию, – рассуждала Юлька. – В Европе принято после хай-скул на год отправляться смотреть мир. Традиция. А у нас что? С 12 лет – к станку. Ударники херовы.

Но о вальяжном европейском сценарии Маша не смела заикнуться дома. Хотя и в Петербурге знала ребят, которые после школы собирались путешествовать или отправляться в волонтерские экспедиции. Вот бы и ей так вместо того, чтобы зубрить несусветную белиберду. Теперь ее поступление зазвенит у Шалтая в сознании колокольчиком прокаженного.

Из размышлений ее вырвало сухое покашливание. Она подняла голову от тетради и увидела в десяти шагах дальше по коридору, чем стояла вся абитуриентская братия, профессора Кьяницу. На его голове пушилась странная меховая кепка, на плечи, несмотря на майское тепло, накинут дутый пуховик зеленого цвета. Такой пуховик подошел бы пришибленному посетителю рейвов, а не преподавателю. Профессор как идол стоял посреди коридора и смотрел на Машу. Руки по локоть в карманах. Медленно достал кисть и поманил пальцем. Маша посмотрела в другую сторону: может, зовет кого-то из коллег? Но там по-жеребячьи ржали стайки ребят, которые не смотрели в их сторону и не обратили на профессора никакого внимания, как будто его видела только Маша. Она с усилием отлепила спину от стены и сделала несколько шагов к профессору. При этом приложила руку к груди и вопросительно на него глянула:

– В-в-в-в-в-в-в-в… – «Вы мне?» – хотела спросить, но заикания не дали этого сделать. Он промолвил:

– За мной. – Развернулся и зашагал прочь.

Она покорно следовала за ним, хоть ничего и не понимала, но подать голоса не могла. А отстать не смела. И тронуть его за руку было бы немыслимым. Стремительно шли, минуя лестничные пролеты, поднялись на пол-этажа выше, потом он открыл обитую рваной холстиной дверь, за которой был еще один проход, плохо освещенный, наконец, через высокую старинную дверь попали в просторную аудиторию, где Маша прежде не бывала. Профессор подошел к кафедре, открыл один из ящиков и достал стопку листов одной рукой, продолжая держать другую в кармане.

– Смотри, – внезапно тыкнул он. Маша смутилась фамильярности, хотела ответить, но лишь беспомощно зашипела. Он махнул рукой.

– Память у нас развита?

Маша кивнула.

– Не зря сюда поступаем? Другие девки по филфакам кукуют. Значит, смотри. Я покажу три листа, а ты прочитаешь содержимое и постараешься запомнить. Ясно?

От волнения у нее дрожали бедра. Он встал перед ней и перевернул первый лист.

– Читай. Только внимательно.

Маша принялась водить глазами по напечатанному мелким шрифтом тексту. На листке были задачи и ответы на них. Она вопросительно глянула на профессора.

– Живо, живо, время же! Хочешь срезаться? Всех будут срезать, там есть задачи, которые только олимпиадники сдюжат. Номера три, восемь и двенадцать. Их особенно.

Маша продолжала читать. Непонятно было, через сколько он заберет листы. Ухватила один из них за край. Сердце елозило в груди, как попугайчик. Он перешел ко второму листу, а потом к третьему, который был, к счастью, заполнен лишь наполовину.

– Все, время! Удалось запомнить?

Он ловко выудил листок из Машиных пальцев и повернулся к столу.

– Обратную дорогу, надеюсь, показывать не надо.

Маша выкатилась в коридор. Она сильно вспотела. Дверь за спиной щелкнула замком, судя по всему, профессор Кьяница заперся изнутри. Скрипнул паркет под ногами. Она кинулась обратно. В вестибюле уже никого не было. Уборщица в цветастом платке показала наверх, в сторону лестницы, палкой от швабры. Через три ступеньки Маша влетела наверх, а на втором этаже увидела спасительный хвост потока, который медленно затекал в аудиторию. Маша показала женщине в очках с кичкой паспорт, вошла в аудиторию и уселась на задний ряд, подальше от других. Рюкзаки школьников попросили сгрузить при входе, и в руках у нее осталась только ручка. Раздали задания. К ужасу Маши, их содержание не совпадало с тем, что только что показывал профессор. Она дала себе отдышаться и спокойно принялась изучать задачи. Узнала тройку этих заковыристых. Решения плавали на поверхности памяти. Другие номера тоже оказались знакомыми: перепутан был только порядок расстановки. Маша принялась за работу. Через сорок минут из отведенных двух часов вывела последнюю строчку. Колебалась: писать ли решение бонусного задания; вдруг, увидев слишком уж идеальную работу, контролеры заподозрят неладное? Маша вглядывалась в синие каракули своего почерка, по третьему разу проверяя написанное, когда что-то легонько коснулось ее волос. Она машинально провела по голове рукой и увидела краем глаза белый призрак, скользнувший вдоль плеча. Записка. Комочек бумаги лежал рядом с ее подошвой. Маша покосилась на преподавательскую комиссию. Две женщины: одна – та, с кичкой, и вторая – худая, похожая на мурену старуха в шерстяной жилетке поверх бадлона, она клевала носом, кичка же читала что-то на столе. В аудиторию никто не смотрел. Маша медленно опустила руку вдоль спинки стула и повела плечами вбок, так, что смогла подцепить ногтями комок.

«Что у тебя в седьмой? Есть формула?» – вопрошал почерк Снусмумрика.

Писать ответ и кидать или просить кого-то передать было рискованно. За такое могли аннулировать работу, об этом предупредили до начала экзамена. Маша быстро нацарапала решение и сжала бумажку в ладони. Затем взяла свою работу и стала спускаться по лестнице.

– А куда вы? – спросила кичка, рассеянно оторвав голову от своих фолиантов. – У вас вопрос?

Маша протянула ей свою работу и, когда та приняла бумагу из ее рук, показала два больших пальца.

– Уверены? Если выйдете из аудитории, обратно не пущу.

Маша размашисто кивнула.

– Быстро. – Кичка поморщила нос.

Маша скромно улыбнулась и пошла к разноцветной груде рюкзаков, но, словно что-то вспомнив, повернула назад. Вернулась к президиуму и взяла ручку, которая лежала рядом с кичкой. Та отстранилась от стола и ошеломленно воззрилась на Машу, пока та уже привычным движением писала на своей ладони.

«Я наверху ручку оставила, могу забрать?»