Генри Олди - Рассказы ночной стражи

не станем любоваться яркой луной,

не выпьем саке, не съедим пирожок!

Молчи!

Дело закрыто, успех очевиден.

Что тут неясного?

Торюмон Рэйден:

Повинуюсь, господин!

Дело закрыто, всё ясно.

Гори, мой язык, от невысказанного,

скрипите, зубы, от умолчания!

Сэки Осаму:

Гори, язык? Скрипите, зубы?

О доблестный самурай!

Воплощение всех добродетелей,

прозрение всех будд!

Через сцену бежит служитель, задёргивая занавес.

Студёный рассвет вползал в дом сквозь щели бамбуковых ставен. Нагретый камень давно остыл, но под одеялом оставались жалкие крохи тепла.

С решительностью самоубийцы я отбросил одеяло и вскочил на ноги. Махи руками. Махи ногами. Наклоны. Приседания. Отжаться от пола. Что теперь? Бегом на двор, голым по пояс, в одних просторных хакама . Идиот, сегодня тебе не нужно на службу. Тебе дали выходной. Зачем ты подскочил ни свет ни заря?

А, поздно. Что теперь мучиться?!

У колодца стоял отец: наполнял водой лохань.

— Доброе утро, отец.

— Доброе утро.

Я наполнил вторую лохань. Отец хмыкнул, я отвернулся, пряча улыбку, и мы оба предались безумствам. Уй-й! Что ж так холодно?! Это же не вода, это пыточный инструмент! Не дрожать, слышишь? Н-не д-д-дрожать…

Мы умылись. Почистили зубы. И наконец позволили себе растереться полотенцами — досуха, докрасна!

— Это правда, что Ивамото Камбун убивал безликих? — спросил отец, одеваясь.

— Правда.

— Он напал на тебя?

Я завязал пояс. На востоке разгоралось белое сияние. Ни облачка, день будет ясный, безветренный, морозный. Солнца не видно, но серебро восхода всё ярче. Вот-вот проступят золотые прожилки. К моменту, когда солнце восстанет из моря, полыхнёт в полнебосвода.

Такой восход называют «жемчужным венцом».

— Да. К счастью, вмешался сенсей Ясухиро. Камбун напал на него.

— Со стальными мечами?

— Да.

Отец достал кисет, набил трубку табаком. Я сбегал в дом, зажёг лучину от очага, вернулся к колодцу. Поднёс лучину отцу, дождался, пока он пустит первый клуб дыма.

— Это Мигеру оглушил его палкой?

— Клюкой.

Уточнять, что у Мигеру за клюка, я не стал. Каонай занимался её починкой, сидя в беседке — ему дозволялось там работать. Ему-то чего не спится?

— Камбун совершил преступление. Твой слуга помог его задержать. С другой стороны, безликий поднял руку на самурая. Наверное, он заслуживает наказания.

— Да, я подумаю над этим.

Отец пыхнул трубкой и ушёл в дом.

О-Сузу подала нам завтрак. Бобовая каша с солёной редькой, морской окунь, чай. Наевшись, я обошёл двор и был приятно удивлён. Ни одной сломанной или подгнившей доски в заборе. Дрова нарублены и наколоты — поленница крышу навеса подпирает. Двор чисто выметен, сучья на деревьях подрезаны. Беседка и нужник починки не требуют…

Мигеру? Без отдельного приказа? Учится быть примерным слугой? Или чует за собой вину, вот и старается?!

Стук в ворота отвлёк меня от размышлений.

Пришёл аптекарь Судзуму осмотреть мою достопочтенную матушку. Приближались роды, матушка то и дело жаловалась на недомогания. Судзуму наведывался к нам частенько; в последнее время — в сопровождении повитухи Анеко, чтобы глядеть туда, куда мужчинам глазеть не дозволено. Говорят, лучшая повитуха на ближайшие четыре квартала.

Нам с отцом Судзуму доложил без свидетелей: недомогания матушки от душевных волнений. Беспокоиться не о чем, госпожа просто желает внимания к себе. С беременными это случается. Я подумал, что отец, который успел побывать бабушкой Мизуки, знает об этом не меньше лекаря. Но раз отец ничего не возразил, то и я счёл за благо промолчать.

Когда визит завершился, я проводил гостей до ворот.

— Как твой сын, Анеко? — спросил Судзуму, выйдя на улицу.

Лучшего места для разговора, чем под нашим забором, они не нашли. Зачем я подслушиваю? Как мне не стыдно!

— Мастер Микио им доволен. Сказал: клетки для сверчков, которые делает Ринджи, не стыдно выставить на продажу. А как твоя дочь?

— Я выдаю Теруко замуж.

Я замер на месте. Неужели Судзуму нарочно затеял этот разговор, зная, что я неподалёку? По-моему, он говорит громче, чем следовало бы.

— Да?! И за кого же?

— За моего помощника Йори. Месяц назад он сдал экзамен, теперь может открыть своё дело.

— Я помню Йори. Толковый парень.

— Приходи на свадьбу, Анеко.

— Тысяча благодарностей, Судузуму-сан! Я непременно приду.

Я отошёл от забора, стараясь не шуметь. Теруко-тян. Лицо. Улыбка. Порывистые движения. Её ошибка стоила жизни моему отцу и фуккацу моей бабушке. Да, случайность. Трагическая случайность. Простил ли я Теруко?

Не знаю.

Надо прислать подарок на свадьбу.

Я не ушёл далеко, когда в ворота опять постучали. Посыльный принёс мне записку от Цуиёши:

«Сегодня в час Лошади. Отец готов принять вас».

В спальне гостей не принимают.

Сейчас — особый случай. Сенсей ранен, лекарь запретил ему вставать. «Истинное искусство, — вспоминаю я слова Ясухиро, — невозможно без правил и канонов. Но возможно ли оно без нарушения правил?»

— Полагаю, что нет, — ответил тогда мой отец. — Хотя и не всякое нарушение есть искусство.

В доме теплее, чем во время моих предыдущих визитов.

Спальня большая, четыре на шесть шагов. Стены обклеены бежевой бумагой, на ней тонкими контурами намечены весенние лилии. Ясухиро лежит на футоне, набитом хлопком и шерстью. Ставни закрыты, в изголовье горит масляная лампа. В ногах — жаровня. Рядом с кроватью — изящный столик из светлого дерева, покрытого тёмно-коричневым лаком. Флаконы, баночки с мазями и лекарствами.

Ясухиро до подбородка укрыт покрывалом, тоже расшитым лилиями. Я помню это покрывало. Его сенсей бросил Мигеру. В свете лампы лицо Ясухиро кажется измождённым. Под глазами залегли глубокие тени, резче проступили скулы, складки вокруг рта. Не лицо — выветренная скала: уступы, ущелья, пещеры.

Опускаюсь на колени, кланяюсь, касаясь лбом пола.

— Добрый день, Кэзуо-сан. Как ваше здоровье?

— Добрый день, Рэйден-сан. Благодарю, намного лучше. Я уже здоров.

Он пытается сесть, желая подтвердить правоту своих слов. Нам с Цуиёши стоит огромных трудов уговорить его не делать этого. Вскоре Цуиёши уходит.

Мы с сенсеем остаёмся наедине.

— Я хотел просить у вас совета, Кэзуо-сан.

— Всё, что в моих силах.

— Как мне наказать моего слугу?

— За то, что он поднял руку на самурая?

— Нет, за ложь.

— Это серьёзный проступок. Наши предки, случалось, карали за такое смертью. Но бывало, что они оставались милосердны. Он солгал вам? В чём?