Генри Олди - Рассказы ночной стражи

Змея с раздвоенным жалом из стали приходит в движение. Медленное, пока ещё медленное. Позади змеи идёт в танец белый журавль с пушистыми крыльями — Мигеру слышит весь наш разговор.

— Фуккацу ? На вашем месте, Рэйден-сан, я бы не рассчитывал на фуккацу . Поверьте, я в достаточной мере владею своими мечами. Кровь остановить легко, я или ваш слуга окажут вам эту любезность. Вы только скажите мне: кого вы сейчас защищаете? Кого спасаете от меня? Вашего презренного слугу — или вашего достопочтенного сенсея?

Ответить я не успеваю. Отвечают за меня:

— Я в спасителях не нуждаюсь.

Тело быстрее разума. Прыгаю, прижимаюсь спиной к забору. Руки с плетьми разведены в стороны: правая — к Камбуну, левая — ко входу в тупик. Я готов хлестать наотмашь, бить рукоятями; я готов к чему угодно, кроме того, что происходит.

Человек, не нуждающийся в спасителях, кланяется мне:

— Благодарю вас, Рэйден-сан. Приношу вам самые искренние извинения. Но это моё дело, я его и закончу. Не вмешивайтесь, прошу вас. Позже я смогу подтвердить судье, что господин Ивамото напал на вас. Его угрозы я слышал и повторю, если понадобится.

Сенсей Ясухиро присоединяется к нам.

Мне стыдно, мне очень стыдно. Кажется, я весь дрожу от облегчения.

Снег налип на сандалии.

Мы едва успели поменяться местами: я встал ближе ко входу, Ясухиро — к Камбуну. Это, наверное, и сорвало с места моего бешеного родственника, а может, просто ненависть хлынула через край.

Тусклая вспышка стали. Свист плети.

Отшатываюсь назад. Щёку обдаёт морозным дуновением. Свист. Удар. Лязг. Ещё удар. Скрип снега. Боевой клич. Снова лязг. Сталь звенит о сталь.

Но ведь сенсей сражается плетями?!

Тупик. Глухие заборы. Фонарь над калиткой. Пляшут тени. Не только тени пляшут. Ясухиро Кэзуо. Ивамото Камбун. Нынешний день. Прошлый. Забытый.

Не день. Ночь.

Зима.

Блеск мечей. Чёрный вихрь. Косые росчерки снега.

Сошлись. Разошлись. Сошлись.

Видно плохо, очень плохо. Чёрное, белое. Вьюга, круговерть. Не разобрать. Ветер воет волком. Скулит побитым псом. Вертится, кусает себя за хвост.

Гул. Свист. Удар. Лязг.

Вижу!

Впервые в жизни.

Рукоять плети сенсея окована металлом. Длиннее обычной.

Влево, вправо. Петли, круги. Петли, плети. Метания, мечи. Через лицо Камбуна — багровая полоса. Оскал белых зубов. Жутко. Хриплый смех. Безумный смех. Камбун рад.

Наконец-то! Камбун счастлив.

Удар. Лязг. Свист.

Чёрная гадюка оплела Камбуново запястье.

Рывок. Меч. Снег. Меч в снегу.

Да, сенсей! Да!

Камбун зол. Камбун рычит. Прыгает вперёд. Ничего не вижу. Камбуна заслоняет спина сенсея. Широкая спина. Прямая спина. Согнутая. Сенсей сгибается в три погибели. Падает на колени. Так согнулся, так упал Мигеру во время демонстрации Ясухиро!

Нет!

Камбун заносит малый меч. Он — копия сенсея.

«Если голова не была отрублена полностью, убийца скорее всего поскользнулся».

Нет!!!

Срываюсь с места. Бегу.

Опаздываю.

Тень. Удар. Хруст.

Камбун лежит в снегу. Без движения. Сенсей сидит в снегу. Привалился к забору. Прижал руку к груди. Из-под пальцев сочится кровь. Чёрная кровь.

— Кэзуо-сан!

— Я жив. Со мной всё в порядке.

— Вам нужен лекарь! Мигеру! Останься с сенсеем!

— Да, господин.

Где среди ночи искать лекаря? В своём квартале я бы знал, а тут… Дом Ясухиро! Вот он, рядом! Там Цуиёши, слуги. Они должны знать!

Отчаянно колочу в ворота кулаком:

— Сенсей ранен! Зовите лекаря! Скорее!

В доме зажигается свет.

Когда всё закончилось…

Что значит «закончилось»? Ну, слуги унесли раненого сенсея в дом, прибежал всклокоченный, насмерть перепуганный лекарь, бесчувственному Камбуну перевязали разбитую голову, связали руки, погрузили на тележку, чтобы доставить в тюрьму… Вот это и значит. Тогда я и вернулся в тупик, к Мигеру, всё это время ожидавшему меня там.

— Дай мне твою клюку.

Он дал.

Клюка оказалась неожиданно тяжёлой. Ближе к концу бамбук треснул, разошёлся. Я засунул палец в щель и почувствовал холод металла. Железный прут. Мерзавец где-то раздобыл прут и вставил в свою клюку.

На всю длину, судя по весу. Быка свалить можно.

Неудивительно, что Камбун потерял сознание. Удивительно, что вообще жив остался. Надеюсь, сенсей не в обиде на моего слугу. Я так точно не в обиде. Не знаю, что было бы, убей Мигеру Камбуна. Когда самурай убивает безликого, не происходит ничего. А что бывает, когда безликий убивает самурая? Было ли такое хоть раз?!

— Бамбук треснул, — я вернул клюку Мигеру. — Почини.

Он поклонился:

— Да, господин. Я починю.

В зале, где меня принял господин Сэки, всё было по-прежнему. Помост, доски покрыты лаком. Походный стул. Пейзаж на стене: карп борется с течением. Веер в руках старшего дознавателя. Тёмно-синее кимоно с золотым узором. Чёрная шапка чиновника.

И разговор сложился, как обычно. Чистый тебе театр Кабуки.

Сэки Осаму:

О доблестный самурай!

Воплощение всех добродетелей,

прозрение всех будд!

Неслыханная смелость,

немыслимая мудрость!

Торюмон Рэйден( делает круг по сцене ):

Незаслуженная честь,

возвышение сверх меры!

Если я, ничтожный, и преуспел,

если добился результата,

так лишь благодаря единственному:

вашим советам, господин,

вашей прозорливости, господин,

вашему доверию, господин.

С вашей руки ел, с вашего стола кормился!

Сэки Осаму:

Преступник сидит под арестом,

это ли не радость?

Дело, смущавшее всю управу,

дело, подобное сточной канаве,

где никто не хочет мыть руки,

завершено вашими трудами.

Это ли не счастье!

Предадимся же милым забавам,

любованию снегом и яркой луной,

выпьем саке, съедим пирожок!

Торюмон Рэйден:

Хотел бы я возрадоваться, господин,

да жгут мне язык слова,

сидит под арестом преступник,

да кое-кто гуляет на свободе.

Честь самурая велит мне,

долг самурая приказывает

открыть вам всю правду,

излить душу, успокоить сердце.

Сэки Осаму:

Долг самурая? Честь самурая?

( Расхаживает по сцене, топает ногой. )

Неслыханная дерзость!

Немыслимая глупость!

Долг самурая — верность господину,

честь самурая — преданность господину.

Молчи, глупец!

Закрой рот, стисни зубы,

проглоти язык!

Знаю я тебя, негодяя, язву коварства,

стоит тебе заговорить,

и дело, смущавшее всю управу,

дело, подобное сточной канаве,

где никто не хочет мыть руки,

разверзнется вновь перед нами.

Это ли не беда!

Не предадимся мы милым забавам,