Генри Олди - Рассказы ночной стражи

Никакой тайны я сенсею не открою. По городу и так ползут слухи.

— Да.

— И что, ни одного свидетеля? Кто-нибудь видел убийцу?

— Мой слуга.

— Он опознал этого человека?!

— Нет. Убийца скрыл лицо под тряпкой.

Я повторил слова Мигеру:

— Как презренный каонай .

Долгое время хозяин дома молчал, размышляя о чём-то своём. Поднял, покачал в руке бурый чайник из пористой обожжённой глины, похожий на трухлявый пень. Саби , вспомнил я слова настоятеля Иссэна. Естественность, скрытая в несовершенстве. Ваби , обыденность. Простота и воздержанность. Сибуй — сочетание этих двух качеств. Без сомнения, чайник Ясухиро обладал всеми тремя достоинствами. Что же до югэн — намёка, недосказанности — то ничего такого в чайнике не было. Разве что оставалось загадкой: пуст он или полон?

Чайник был пуст. Сенсей это определил по весу, а я — по сенсею.

Вот и весь югэн .

— Моему деду, — нарушил молчание Ясухиро, — а позже отцу предлагали поединки на стальных мечах.

— Уже после сошествия Чистой Земли?

— Да.

Кто мог предложить такое безумие предкам учителя? О, я знал этих людей! Ивамото Камбун из рода самураев с одинаковыми именами — не важно, который. Все Камбуны, сколько их ни было, ненавидели семью Ясухиро.

— Поединок за право возглавить школу?

— Из вас получился хороший дознаватель, Рэйден-сан, — Ясухиро улыбнулся: едва заметно, одними уголками губ. — Господин Сэки сделал верный выбор. Вы правы, всё упиралось в школу. Если вы задали такой вопрос, то думаю, вам также известно, кто делал эти предложения.

Я кивнул. К чему называть имя, если мы оба знаем, о ком идёт речь? У стен есть уши, в особенности — у бумажных стен наших домов. А там, где есть уши, есть и языки.

— А как же фуккацу ?

Сенсей пожал плечами:

— Не всякий поединок заканчивается смертью.

Отец сказал то же самое. С теми же интонациями.

— Останься кто-нибудь калекой, он бы не только потерпел поражение, но и утратил руку или ногу, а вместе с нею — возможность возглавлять школу. Его место занял бы победитель, более искусный во владении мечом, а значит, и более достойный.

— Это не ваши слова, Кэзуо-сан.

— У вас чуткий слух.

— Это слова того, кто бросал вызов.

— Да.

— Но если всё-таки? Если насмерть?

— Тогда убитый возродился бы в теле убийцы и возглавил школу.

— Но ведь он проиграл!

— Это не важно. Важно, что теперь во главе школы стоял бы человек, знающий не понаслышке, что такое бой насмерть.

Безумие Камбунов было лучшим бойцом, чем мой здравый смысл. Как я ни старался, я не мог найти уязвимую щель в этих утверждениях.

— Ваши уважаемые отец и дед согласились? Отказались?

— Разумеется, отказались.

— Эти люди сумасшедшие! Простите, Кэзуо-сан, я не имел в виду ваших досточтимых предков! Они-то как раз люди разумные…

Сенсей сказал, что из меня вышел хороший дознаватель. Сенсей ошибся. Лишь сейчас до тупого безмозглого Рэйдена дошло, что кроется за словами Ясухиро, что не было произнесено вслух. Вот он, югэн , намёк, тень вдалеке. И таится проклятая тень вовсе не в чайнике. «Разумеется, отказались», — вот ответ Ясухиро. Дед и отец отказались, а вы, сенсей? Вы, сын и внук?! Вы тоже ответили безумцу отказом — или всё-таки приняли вызов? Не поэтому ли вы ночами рубите циновки?! Не потому ли Ивамото Камбун убивает безликих на тёмных улицах? Каждый готовится по-своему, не правда ли?!

Вопрос жёг мне рот. Я прикусил нижнюю губу, боясь, что не выдержу и спрошу. Сам спрошу, сам и отвечу.

— Бывают дни, — сенсей прервал мои терзания. Лицо его было спокойным и задумчивым, хотя и бледней обычного, — когда я думаю, что я тоже сумасшедший. К счастью, это длится недолго.

Пора заканчивать визит, решил я. Но хозяин дома ни словом, ни жестом не намекнул на желание остаться одному. Что ж, я рискнул задержаться. Когда у вас обнаруживается общий враг — это, согласитесь, сближает.

— Господин! Скорее!

Просыпаться зимой — мучение. Просыпаться раньше обычного — пытка.

— Господин! Убийство!

Стрелой из лука я вылетел из дома. Холод? Какой холод?! Сандалии? Какие сандалии?! В одних носках, на снег. Рассвет прятался за горой, носа наружу не казал. В серой мгле маячила тень каонай с головой рыбы. За моей спиной ругался отец и ворчала мать. Эта ночь у отца была свободна от дежурства, он рассчитывал выспаться, и вот нате вам!

— Новое убийство!

Мигеру приплясывал у крыльца. Это было похоже на то, что у него переполнен мочевой пузырь — и Мигеру сдерживается из последних сил, чтобы не облегчиться прямо здесь, мне под ноги. В дом безликий идти не рискнул, зато поднять всех, когда надо было разбудить только меня — это он запросто!

— Кто? Где?

— Эта женщина! В бараке кандидатов!

— Из хижины? Возле храма?!

— Да!

Я так и сел. Клянусь, сел прямо на стылые доски крыльца.

— Господин Сэки, — добавил подлец Мигеру, желая меня добить. — Он уже там, вас ждёт. Злится, губы кусает.

Если я и вернулся в дом, так влетел вихрем, чтобы вылететь обратно одетым и при плетях. Припустил по улице так, что только снег взвился! Мигеру бежал следом. В спешке я забыл спросить у него, почему это на дворе такая рань, а он и в одежде, и в маске — а главное, откуда ему известно про убийство в бараке у кандидатов.

«Это я виноват!» — стучало в висках, когда, оскальзываясь, я нёсся по городу. Стража ещё только открывала квартальные ворота, нас пропускали без вопросов, без досмотра. Наверное, я был страшен. «Моя вина! Гром и молния! Разворошил осиное гнездо, ткнул гадюку палкой… Чего ты ждал, глупец? Что тебе дадут хорошенько выспаться? Накормят пирожками?!»

Я не предполагал, что Камбун, убийца безликих, так быстро ответит на мой визит к нему. Богомол ткнул соломинкой, да так, что уж лучше бы копьём. Зарубить кандидата в слуги? Прямо в служебном бараке? Это не «смерть на перекрёстке», понял я, задыхаясь. Это не проба меча.

Это вызов.

Она лежала ничком — женщина, которую настоятель Иссэн звал Ни. На снегу, залитом кровью. В накидке из грубой пеньковой холстины. Нелепо подогнув ногу. Точно так же, если верить рассказу Мигеру, лежал её муж, зарубленный возле хижины.

Только тело, одно тело без головы.

Голова, лишённая волос, откатилась в сторону, легла на правую щёку. Тряпки на голове не было, все могли видеть серую маску, заменявшую женщине лицо. Покойники бледнеют, на морозе их кожа приобретает синеватый отлив. Черты безликой сохранили прежний серый цвет.

Кандидаты толпились поодаль, у дверей барака. Обычные люди галдят, когда толпятся, эти же стояли молча. Их не стало больше с того времени, как я пришёл сюда делать выбор; не стало их и меньше. Я задумался, почему безликие не валят сюда толпой — еда-питьё, крыша над головой, относительная безопасность — и решил, что подумаю об этом в другой раз. Безопасность? Тело Ни криком кричало об обратном.