Генри Олди - Рассказы ночной стражи

Самый опасный, понимаю я.

У всех палки длиной в три сяку . Тяжёлые даже на вид, как бы не дубовые.

— Кто кричал? Где женщина?!

Нельзя дать им опомниться.

— Привели, быстро!

— Женщина?

Разбойники переглядываются.

— Это девка, что ли?

— Исполнять!

— Ха! Сопляк!

— Девок не щупал? В долю хочешь?

— Дурака и смерть не исправит!

— Эй, Таро [53] Имя Таро имеет несколько значений, в т. ч. «Сало». Также используется как собачья кличка. ! — пьяница оборачивается. — Тут самураи твою девку хотят!

Из дома кто-то выходит. Кто? За спинами не разглядеть. Шаги, шелест, стоны. Разбойники расступаются, пропускают Таро вперёд. Он человек? Грудь — бочка, широченный торс. Руки свисают ниже колен. Ноги короткие, кривые. Горбун?

Да, горбун.

Таро буравит нас взглядом. Вот-вот просверлит дырку. Похоже, главарь. Одет в сравнении с остальными и вовсе роскошно: торговец средней руки. Левая лапища Таро что-то сжимает. Тряпку? Пук почерневшей соломы?

Волосы!

Длинные женские волосы!

Позади Таро скорчилась девушка. Копошится, стонет. Из всей одежды на девушке только нижнее, очень грязное кимоно. Она старается его запахнуть, но кимоно слишком порвано. Девушка не оставляет попыток. Кажется, она не замечает, что её действия не имеют смысла. Что она вообще замечает?! Младше Теруко, совсем девчонка. Горбун тащил её за волосы по земле, через весь двор.

Рядом с главарём — подручный. Блёклый, высохший, унылый.

Сколько же их здесь?!

— Самураи, — гудит Таро басом. — Ронины, небось? Безхозное отребье?

Шайка хохочет.

— Целых два самурая? О, будда, смилуйся над нами! Это же армия! А слуги? Я весь дрожу от страха! Мальчишка, гнусный каонай , обезьяна…

— Обезьяна? — скрипит Фудо. — Ты говоришь о себе?

Лучше б он молчал.

— Пискляк!

— Свистулька!

— Скопец!

— У пискляка в слугах обезьяна!

— Обезьяна! — вертлявый заходится визгливым смехом. — Покажи трюк, обезьяна!

Он подскакивает к Кицунэ-дзару, хватает того за шиворот:

— Кувыркайся!

Я не успеваю разглядеть, что делает слуга инспектора. Вертлявый валится на землю. Его тело сотрясает жестокая судорога, разбойника выгибает дугой. Храпя, как загнанный конь, вертлявый блюёт, не глядя, куда попадает его рвота.

— Трюк, — равнодушно говорит Кицунэ-дзару. — Обезьяний трюк.

Подметив мой интерес, он оборачивается ко мне. Повторяет тот самый неприличный жест, который я отлично помню. Кицунэ-дзару показал его инспектору на острове Девяти Смертей, когда зашёл разговор об Акеми и Большом Брате. Не сомневаюсь, что слуга инспектора тоже запомнил, как я тогда пожирал его глазами.

Акеми и Большой Брат. Кицунэ-дзару и вертлявый насмешник.

«Он дёргался и хрипел. У него глаза закатились. Его рвало, как после укуса змеи. Но здесь нет змей. Говорят, раньше были, но их давно съели…»

Тайный приём. Известный обоим: Акеми и Кицунэ-дзару, красавице и обезьяне. Или Кицунэ-дзару и Тэнси? Обезьяне и посланцу небес?!

Лицо пьяницы наливается багрянцем, под цвет носа.

— Изувечу!

Детина хватается за палку, размахивается широко, от плеча. Фудо перехватывает его запястье. Палка застывает в воздухе, на середине удара. Дрожит, выскальзывает из онемевших, разжавшихся пальцев. Фудо крутит пьянице руку: медленно, безжалостно. Так выкручивают бельё, только прачка делает это двумя руками. Детина от боли привстаёт на цыпочки, но дальше, выше ему пути нет.

Я слышу хруст.

— А-а-а-а! — вопит детина.

Его локоть сломан.

Крепыш морщится: детина едва не оглушил его воплем. Крепыш рисует на земле кончиком своей палки. Эти иероглифы мне неизвестны. Впрочем, смысл их понятен без толкователя. Я берусь за большую плеть. Достаю из-за пояса, спускаю ременной хвост себе под ноги. Еле заметно шевелю рукой, пишу послание. Мои иероглифы — тоже не загадка.

Такая уж каллиграфия.

Мы с крепышом смотрим друг на друга. Глаза в глаза, не моргая. Для палки далеко. Для плети в самый раз. Вот что видит он в моих глазах. Что вижу я в его глазах, я не знаю. Глаза как глаза, с мутными белкáми. Ничего интересного.

На скулах крепыша играют желваки. Костяшки его пальцев белеют от напряжения.

— Бежим! — орёт он.

Подавая пример остальным, он несётся прочь — мимо нас, к выходу из деревни. Я хлещу вдогон. Плеть обвивает ногу беглеца. Рывок — и крепыш летит носом в землю. Рядом с ним, по нему, немилосердно топча приятеля, бегут другие разбойники. Двое волокут подмышки жертву Кицунэ-дзару. Крепыш мотает головой, встаёт на четвереньки. Из разбитого носа веером летят капли крови.

— Он вам нужен, Рэйден-сан? — интересуется архивариус Фудо, сама вежливость. — Зачем? Вы хотите его допросить?

— Я? Нет, не хочу.

И правда, зачем я его подсёк? Бежал? И пусть бы бежал: чем дальше, тем лучше. Я сдёргиваю хвост плети с ноги разбойника. Тот вскакивает с резвостью молодой собаки и мчится догонять своих товарищей. Первым, кстати, удирает горбун. Ноги короткие, зато он перебирает ими вдвое чаще. Ну да, главарь — он во всём главарь.

Вскоре шайка скрывается из виду.

— Девчонка? — Фудо озирается. — Куда делась девчонка?

Девушки нигде не видно. Сбежала? Тоже? Ну и ладно. Если после всего она ещё способна бегать — это хорошо. Надеюсь, с ней всё будет в порядке.

— Девчонка? — сдавленно просипел инспектор. — Здесь была девчонка?!

Лицо господина Куросавы налилось дурной кровью.

Гром и молния, понял я. Сейчас ударит и полыхнёт. Когда таким голосом говорил архивариус Фудо, это никого не смущало. Но когда свистит и сипит правительственный инспектор, в чьей власти сорвать с места дознавателей службы Карпа-и-Дракона, взять за шиворот и бросить в дальний путь, надев всем на головы шляпы позора…

— Где она?

Я развёл руками. Фудо развёл руками.

— Я повторяю: где она?!

— Сбежала.

Сказав это, Фудо встал на колени перед господином Куросавой. Мне было стыдно: своим ответом и поступком архивариус, как старший по возрасту и положению, брал всю вину на себя. Что взять с такого, как Рэйден-молокосос?

— Сбежала, — я опустился рядом с Фудо. — Мы не знали…

— Хотите сказать, я не приказывал вам задержать девчонку?

Мы молчали.

— Да, не приказывал, — успокоился инспектор так же быстро, как и разгневался. — Я даже не предупредил вас, что деревня пуста. Моя вина, согласен. Не с кого спрашивать, только с меня. Кицунэ-дзару, ты тоже не виноват. Я не сказал тебе об этом. Напрасно, я мог бы тебе больше доверять…

Его внезапная покладистость пугала меня пуще гнева. Если начальство признаёт свою вину, жди беды.

— И всё-таки жаль, господа, очень жаль. Мы могли бы сразу покончить с этим докучливым делом. А так вместо трапезы и отдыха опять придётся бить ноги. Мы немедленно отправляемся на поиски беглянки.