Генри Олди - Рассказы ночной стражи

Хотел бы я знать, какие складки отмечены у господина Сэки!

— Я на коленях благодарю господина Фудзивару за его подарки, — Сэки Осаму действительно встал на колени. — Я не знаю, чем я заслужил такую милость.

— Восторг, — напомнил инспектор.

— Мой восторг не знает границ. Передайте первому министру, что я в любой миг готов отдать за него жизнь. Куда мы едем, инспектор?

Две складки определились. Вежливость у старшего дознавателя была прошита красным три раза. Мудрость — четыре.

— Вам, Сэки-сан, — инспектор поклонился в ответ, — отлично известна цель нашей новой поездки. Она, кстати, полностью совпадает со старой. Мы едем в деревню Фукугахаму. Помните такую?

— Там что, остался кто-то живой?

К господину Сэки вернулась его обычная ядовитость.

— О, Сэки-сан! Сейчас там великое множество живых!

— И что вы планируете с ними сделать? Напоминаю, Тэнси мёртв. Вы отыскали ему замену?

Инспектор расхохотался:

— К сожалению, нет. Но это не имеет значения. Мы едем в Фукугахаму, таков приказ господина Фудзивары. Помимо приказа добавлю, что таково желание кое-кого, кто стоит выше господина Фудзивары. Вы меня поняли?

Что тут было понимать? Формально выше первого министра стояли двое: император и сёгун. Фактически — один только сёгун. У меня заныло под ложечкой. По спине побежали струйки холодного пота. Внезапная честь могла означать что угодно, от повышения по службе до приказа вспороть себе живот.

Обзавестись лошадью — для этого я нуждался в двойной прибавке к жалованью. С другой стороны, зачем мертвецу лошадь?

— Когда мы выезжаем? — хмурясь, спросил Сэки Осаму.

И прозвучал ответ:

— Немедленно.

Клёцки важнее цветов, вспомнил я старую поговорку. Лепестки сакуры украшали кимоно, дарованное младшему дознавателю Рэйдену. Но если честно, я бы предпочёл этим дивным цветам миску супа с рисовыми клёцками.

Сытнее и безопасней.

Дорогу я вам описывать не буду.

Я извертелся в седле, желая, чтобы она закончилась как можно скорее, эта дорога. Начни я по-новой вспоминать поля, рощи, мосты, почтовые станции — вас охватит такое же желание. Замечу лишь, что на этот раз господин Сэки не подвернул ногу. Когда мы поднялись в горы, он оставался целёхонек.

Это сильно облегчило наш путь.

Слуги тащились позади. Временами я оглядывался, но не ради Мигеру. Мои глаза безошибочно находили Кицунэ-дзару: всякий раз обезьяна что-то жевала на ходу. Наблюдая движение его челюстей, я вспоминал рассказ отца о задержании слуги инспектора. Итак, заслышав приближение патруля, ты спрятался в переулке? Да, хитрец? Раскрыт по чистой случайности, пытался сбежать, был пойман, затем отпущен. Полагаю, ты мог бы оказать страже куда большее сопротивление, чем оказал в действительности. Я не стал делиться с отцом историей разбойника, которого ты уложил в Фукугахаме. Хвала богам удачи, что в переулке всё закончилось без членовредительства! Изувечь ты моего отца, изувечь мой отец тебя — в любом случае последствия оставляли бы желать лучшего.

И всё же почему ты прятался? Опасался стражи?

С грамотой в рукаве, да?!

Предъяви ты бумаги сразу, без попытки скрыться, и дело закончилось бы, не начавшись. Ну, допустим, стража не поленилась бы, доложила начальству: так и так, слуга инспектора Куросавы шляется по ночам, прыгает по заборам. Что сделало бы начальство? Пожало бы плечами, сунуло рапорт в архив. Что ещё? Предупредило бы инспектора: пусть ваш прыгучий слуга не выходит ночью без особой нужды. А если нужда заставила, так делай, болван, вот что: при виде патруля объяви вслух своё имя и звание…

Начальство. Предупредило бы.

Инспектора.

Вывод, к которому я пришёл, был безумней бешеной собаки. Эй, обезьяна! Ты пряталась, потому что не хотела, чтобы о твоей поздней прогулке узнал твой собственный господин? Инспектор Куросава? Пройди патруль мимо, и об инспекторе можно забыть: никто ничего не узнал бы. Как я жалел, что не спросил отца — подал он рапорт о происшествии или нет? И если подал, то сообщил ли начальник стражи о его рапорте досточтимому господину Куросаве?

Спросить у инспектора? Вот он, качается в седле. Нет, за такую дерзость мне не поздоровится. Чином не вышел — допрашивать инспекторов надзора. А наседать на слугу и вовсе без толку — отмолчится, негодяй. Хуже того, кликнет господина: наседают, мол, за язык клещами тянут, спасите-помогите!

— Рэйден-сан!

— Да, господин инспектор!

— Вы не знаете, почему сакура в горах расцветает позже, чем в Акаяме?

— Увы, нет, господин инспектор!

— Жаль, жаль. О чём же вы тогда размышляете, если не о сакуре?

— О прогулках под луной, господин инспектор!

— Сейчас? Днём?

— Почему бы и нет?

— О, да вы человек тонкой натуры!

— Ни о чём он не размышляет, — буркнул Сэки Осаму, вырываясь вперёд. — Просто у него лицо от рождения такое.

— Какое, Сэки-сан?

— Глуповатое. Начинает дремать, и кажется, что мысли посетили.

Думаете, я обиделся? Ничуть.

Когда мы выехали на склоны, откуда мне в своё время открылась бамбуковая роща, оказавшаяся кладбищем — признаться, я испытал некоторый трепет. Увидеть кресты над могилами безвинных жертв Тэнси — мне это казалось дурным предзнаменованием. За время нашего пути я не раз предпринимал попытки выведать у инспектора Куросавы, с какой целью нам велели посетить злополучную деревню, и не преуспел в своих действиях. Да что я! Господин Сэки — и тот заводил с инспектором легкомысленные беседы о пустяках, расставляя собеседнику коварные ловушки. С лёгкостью, удивительной при его телосложении, инспектор выпутывался из сетей, избегал силков, отшучивался и юлил. В итоге старший дознаватель оставался с носом, что злило господина Сэки до чрезвычайности.

Для меня это была хорошая школа как упорства, так и изворотливости.

— Смотрите!

— Что там, Рэйден-сан?

— Кладбище! Оно вовсе и не кладбище!

Задыхаясь от изумления, я смотрел вниз. Роща крестов исчезла, скрылась за забором. Выстроенный из того же бамбука, что и кресты — ствол к стволу, плотно связанные лохматыми верёвками — забор на локоть, если не на два, возвышался над крестами. Отсюда, со склона, кресты всё равно были бы видны, но над кладбищем натянули своеобразную крышу — гирлянды самого причудливого вида. Тысячи бумажных журавликов, цветов, пятицветных облаков шуршали на ветру, как морской прибой. Над ними парили воздушные змеи: драконы, черепахи, птицы, чудовища с головой тигра и телом дельфина. Хвосты змеев были украшены флажками и привязаны к заборным столбам. Разглядеть кресты и могильные холмы за всем этим великолепием не представлялось возможным.

Господин Сэки цокнул языком. Для него это было высшей формой изумления. Инспектор же восхищался так, что делалось ясно: кладбище, превращённое в живой праздник, для господина Куросавы не в новинку.