Генри Олди - Рассказы ночной стражи

Здесь, в Фукугахаме, путь воина вымостили наилучшим образом. На нём нет ям. Нет страха перед убийством. Здесь бьются так, как это делали до сошествия будды Амиды. Притворяются, что ничего не знают о фуккацу .

Стыдно признаться, но меня охватывает ужас.

«Жаль, что он не смог приехать, — сказал сёгун, имея в виду сенсея Ясухиро. — Наше приглашение пропало втуне. Он разочаровал меня…»

Приглашение в Фукугахаму помимо нас с господином Сэки получили ещё два жителя Акаямы: Ивамото Камбун и Ясухиро Кэзуо. Когда они получили это приглашение? Весной? Зимой? После истории с убийствами каонай — или до неё?!

Если это случилось до покушений на безликих…

Я полагал, что сенсей и Камбун убивают каонай острыми мечами, готовясь к поединку за право возглавлять школу. Сейчас мои выводы подверглись серьёзному испытанию. Что, если школа ни при чём? Неужели Камбун и сенсей готовились к поединкам в Фукугахаме?!

Как нас приветствовала стража у ворот?

«Добро пожаловать в Страну Восходящего Солнца!»

— Кацу!

Хосокава стоит на коленях. Меч его валяется на земле. Лицо Хосокавы белым-белó, левой рукой он зажимает правое плечо. Между пальцев брызжет пульсирующий фонтанчик ярко-красного цвета. Кажется, у Хосокавы рассечена не только мышца, но и кровеносная жила. Усмехаясь, Омура смотрит, как его поверженный соперник пытается взяться за меч и не может. Трижды Хосокава тянется к рукояти и трижды стонет сквозь зубы, вновь хватаясь за плечо. Наконец он встаёт, из последних сил кланяется в сторону помоста, где сидит сёгун, и бредёт прочь. Ноги его заплетаются: сказывается потеря крови.

Я вижу, как к Хосокаве подбегают двое. Помогают снять кимоно, суют подмышку туго скрученный валик ткани, сгибают пострадавшую руку в локте — и крепко приматывают к груди витыми шнурами. Подхватив несчастного, добровольные лекари тащат его на другой конец деревни — куда именно, я не знаю.

Сёгун взмахивает веером.

— Я Асакура Сингэн из Нагасаки! Прошу удостоить меня поединка!

— Я Гото Кейдзи из Овари! Прошу удостоить меня поединка!

Вскоре Асакуру уносят. После пары незначительных порезов он едва не лишился ноги. Победитель и сам стоит с трудом: вся его одежда в крови.

Втайне я восхищаюсь самураями, что бьются перед нами. Они сражаются так, словно фуккацу не существует, отдают поединку всего себя, при этом исхитряясь остаться в живых. Залитые кровью, причиняя увечья друг другу, они балансируют на краю пропасти, чудом сохраняют спасительное равновесие. Ужасная мысль приходит мне в голову: неужели нас, дознавателей Карпа-и-Дракона, пригласили именно по этой причине? Если кто-то сорвётся с обрыва, если фуккацу всё-таки произойдёт — не мы ли должны будем оформить факт возрождения согласно установленным правилам, дабы будда Амида продолжал безмятежно улыбаться?!

Сёгун — поклонник давних традиций. Эпоха Воюющих Провинций — его идеал. Но можно быть уверенным, что новые традиции он соблюдает так же неукоснительно. Даже если желания сёгуна далеки от этого — у него что, есть выбор?!

— Кацу!

Новый взмах веера.

— Я Маэда Такато из Сакаи! Прошу удостоить меня поединка!

— Я Ивамото Камбун из Акаямы! Прошу удостоить меня поединка!

Мой родич держит меч обеими руками. Принимать какую-либо стойку он не собирается, клинок опущен вниз, словно огородная тяпка. Камбун стоит, следит, как Маэда Такато подбирается к нему. Ступни Маэды не отрываются от земли; кажется, самурай перемещается по скользкому, готовому подломиться льду. Меч Маэды подрагивает у левого плеча, словно древко флага-невидимки.

Маэда прыгает. Маэда рубит: раз, два.

Маэда промахивается.

Наверное, кто-то заметил, как мой родич переступил с ноги на ногу, повернувшись к Маэде сперва одним боком, затем другим. Зависть к зоркости неизвестного наблюдателя охватывает меня. Лично я подозреваю, что эти действия Камбуна — плод моего неуёмного воображения. Может, всё было так, может, иначе. Точно известно одно: Маэда промахивается.

Когда он наносит третий удар…

Нет, когда он ещё только поднимает меч для удара…

Нет, когда он лишь собирается это сделать…

Камбун делает встряхивающее движение запястьями. Так стряхивают капли росы с кленовой ветки, прежде чем поставить её в вазу. Кончик меча чиркает по рукам Маэды. Тяжёлые капли, красные как листья клёна осенью, срываются с них. Маэда вскрикивает от неожиданности, но оружия не бросает.

Мой родич пронзительно визжит.

Всё, что происходит дальше, я уже видел. Считаете меня умалишённым? Это вы зря. Я это видел в доме сенсея Ясухиро, когда сенсей демонстрировал на Мигеру способ убийства безликого. Только в первом случае у Мигеру в руках была маска слуги дознавателя, завёрнутая в ткань, а Маэда Такато вооружён острым клинком.

…в один шаг хозяин дома преодолевает расстояние, отделявшее его от безликого, и наносит удар боевым мечом — фамильным клинком, доставшимся сенсею от предков…

В один шаг Ивамото Камбун преодолевает расстояние, отделявшее его от Маэды, и наносит удар боевым мечом.

…защищаясь, Мигеру вскидывает маску. Раздаётся глухой лязг. Каонай пятится в угол, прикрываясь маской, Ясухиро атакует…

Защищаясь, Маэда вскидывает меч. Раздаётся глухой лязг. Самурай пятится, прикрываясь клинком, Камбун атакует.

…Ясухиро рубит наискось, Мигеру сдавленно охает. Левая рука моего слуги повисает плетью, маска со стуком падает на пол…

Камбун рубит наискось, Маэда сдавленно охает. Левая рука его повисает плетью, меч без звука падает на землю.

Нет.

Прежде чем маска падает, меч возвращается.

Прежде чем меч падает, клинок Камбуна возвращается.

На возврате, ни на миг не прервав движения, мой родич вспарывает противнику живот. Застонав сквозь зубы, Маэда падает на колени, прижимает к животу здоровую руку. Он пытается зажать рану, не дать кишкам вывалиться наружу дымящимся клубком. Меч Камбуна взлетает, солнце горит на полированной стали. Меч взлетает — и обрушивается на шею раненого самурая.

…замер в волоске от неё…

Нет, не замер.

Голова Маэды катится по земле.

«Если голова не была отрублена полностью, — сказал мне зимой сенсей Ясухиро, — убийца скорее всего поскользнулся».

На этот раз Ивамото Камбун не поскользнулся.

Я заслуживаю смертной ссылки.

Я вскочил, не смущаясь присутствием сёгуна и первого министра. Я закричал. Утешением на острове Девяти Смертей мне послужит то, что к ссылке вместе со мной приговорят господина Сэки — старший дознаватель тоже вскочил и закричал.

Голова Маэды лежала у помоста. Опустив меч, как в начале схватки, Камбун смотрел на нас. Это был его взгляд, не Маэды. Когда он поклонился сёгуну, это был его поклон. Когда он пошёл прочь, это была его походка. Когда он вытер меч платком и вернул клинок в ножны, это были его движения, и ничьи больше.