Генри Олди - Повести о карме

Тебе необычайно повезло,

сказал сенсей, обратившись ко мне.

Твой отец — великий человек.

Слушай его, учись у него.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Твой отец — великий человек.

Слушай его, поняли мы,

учись у него, поняли мы,

запомнили мы.

Сэки Осаму:

Где же здесь величие?

Объясни мне, юный наглец!

Рэйден:

Сенсей учил меня, недостойного,

распознавать великих бойцов.

Не в бою, учил он, нет, не в бою,

ибо в бою уже поздно,

побежденным не до раздумий.

Смотри, как он срезает цветок,

учил сенсей,

Смотри, как он играет в го ,

как наливает чай.

Зачем зрячему глаза? Чтобы смотреть?!

Нет, чтобы видеть.

Так учил меня сенсей Ясухиро.

Сэки Осаму:

Уважение к отцу — обязанность сына.

Уважение к бойцу — долг ученика.

Рэйден:

Не был бойцом мой досточтимый отец,

не был великим бойцом.

Мать его была дочерью основателя школы.

Будь она сыном,

школа досталась бы ей.

Сэки Осаму (с треском закрывает веер) :

Итак, чайник,

походка и чайник.

Где два, там и третий!

Кто же этот третий?

Рэйден:

Почерк, мой господин.

Походка, чайник и почерк.

Сэки Осаму (заинтригован) :

Объяснитесь, юноша!

Не испытывайте мое терпение!

Рэйден:

Отец мой не был каллиграфом.

Он писал медленно,

угловато,

отделяя черту от черты,

уставным почерком кайсё ,

мужским письмом отокоде .

Он дал мне записку к аптекарю Судзуму,

где изложил перечень снадобий

курсивной скорописью,

летящим почерком сосё ,

женским письмом оннаде .

Так записывают пьесы

для кукольного театра,

любимого театра бабушки Мизуки.

Сэки Осаму:

Аптекарь видел эту записку?

Рэйден:

Я не стал ему показывать её,

нет, не стал.

Хор:

Мы — духи воспоминаний,

мы — память юного самурая.

(Декламируют, подражая голосу Рэйдена.)

Показывать аптекарю записку отца

я не стал.

По дороге я прочёл и запомнил,

да, запомнил всё, что там было написано,

слово в слово.

Отличный у отца почерк, просто замечательный.

Изящный, стремительный.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Отличный, поняли мы,

изящный, запомнили мы,

так запомнили мы.

Сэки Осаму:

Скрыли записку? Почему?

Боялись,

что аптекарь окажется прозорлив?

Рэйден:

Умоляю простить мою дерзость,

но я сделал это,

да, я сделал это

по другой причине.

Сэки Осаму:

Я слушаю.

Я весь превратился в слух.

Хор:

Мы — духи воспоминаний,

мы — память юного самурая.

(Декламируют, подражая голосу Рэйдена.)

Сколько вы выиграли, спросил Икэда,

сколько выиграли у нас?

Пять моммэ, ответил отец,

не больше пяти моммэ.

Где же они, спросила мать,

о, где же эти деньги?

Купил лекарств, ответил отец,

лекарств для любимой матери.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Не знала жена про целебные снадобья,

но знал её муж

и знала свекровь, поняли мы,

умершая свекровь, поняли мы,

убитая этим лекарством.

Так запомнили мы.

Рэйден:

В записке, составленной моим отцом,

не было бабушкиного снадобья.

Я солгал,

о да, я солгал,

чтобы заполучить его.

Сэки Осаму:

Но с какой целью?

На сцену выбегает собачонка Мики.

Актёр в гриме собаки:

Гав! Гав-гав!

Собака садится в углу, рядом с барабанщиками. Выходит настоятель Иссэн.

Иссэн (делает круг по сцене) :

Я Содзю Иссэн,

недостойный монах.

Позвольте и мне внести свою лепту.

Юный Рэйден принес мне остатки,

остатки снадобья,

что свело в могилу Мизуки-сан.

Мы думали, это яд,

мы испробовали его на собаке.

Актёр в гриме собаки:

Гав! Гав-гав!

Живая, обрадовался самурай,

и восхвалил небеса.

Бодрая, сказал монах,

и даже чрезмерно, да.

Вы давали ей то, что принес я вчера,

так спросил самурай.

Вы давали ей это?

На ужин давал, ответил монах,

и на завтрак тоже.

Она брызжет энергией, отметил монах,

и это было правдой.

Хор:

Так поняли мы,

так запомнили мы.

Актёр в гриме собаки:

Гав! Гав-гав!

Лекарство старое, сказал монах,

выпал осадок, сказал он.

Как бы нам заполучить новое, свежее?

Мы бы сравнили их,

мы бы сразу все поняли!

Добуду, ответил ему самурай,

умру, а добуду свежее!

Хор:

Умру, а добуду, сказал он.

Мы помним,

о да, мы помним!

Иссэн:

Одно снадобье возбуждает,

другое успокаивает.

Я пробовал их,

убедившись, что это не яд.

Вытяжка марумеро — вот в чём беда,

вот что убило Мизуки-сан,

привело её к гибели.

Сэки Осаму:

Вы монах, бритая башка,

чтец сутр,

молитвенная глотка.

Вам ли спорить о ядах?

Разбираться в снадобьях?

Кого вы хотите обмануть?!

Иссэн:

Я не родился монахом,

я родился сыном аптекаря в Нагасаки.

Я обрил голову в двадцать три года,

когда мой отец разорился,

мой несчастный отец.

Сэки Осаму (с насмешкой) :

Он был скверным аптекарем?

Люди избегали его лавки?

Он лечил от поноса корой крушѝны [27] Отвар коры крушины дают при запорах, это слабительное. ?

Иссэн:

Он не платил бандитам,

требовавшим часть выручки.

Да, люди избегали его лавки!

Возле отцовской лавки

людям ломали ноги,

не ходи сюда, говорили им,

здесь тебя не излечат.

Сэки Осаму (обходит вокруг монаха) :

Тысячу раз молю о прощении,

тысячу раз склоняю голову.

Я усомнился в вас,

я отнесся с презрением к мудрецу,

теперь меня гложет раскаяние.

Как глупо распускать язык!

Как это низко!

Иссэн:

Шумит ветер в соснах.

Нам кажется, что сосны говорят,

но это всего лишь ветер.

Не браните себя, господин,

вы ни в чём не виноваты!

Каков же будет ваш приговор?

Пьеса закончилась.

Не то чтобы я ждал аплодисментов, но поведение Сэки Осаму ввергло меня в пучину отчаяния. Дознаватель вернулся на помост, сунул веер за пояс и расхохотался. Я смотрел, как он смеётся, широко разевая рот, и на сердце у меня лежал груз в сотню канов [28] Триста семьдесят пять килограмм. . Над кем ещё мог хохотать этот дракон, если не над дурачиной Рэйденом? А я-то надеялся, что мой рассказ смягчит сердце господина Сэки!

— Вы были правы, почтенный Иссэн, — отсмеявшись, бросил он настоятелю. — У этого парня в каждом рукаве по истории! Не спорю, тут я вам проиграл. Я ждал вороха глупостей и ошибся. Тысячу раз молю о прощении!